Вот тут-то Сергей все-таки поймал меня и крепко взял под руку. Я знал, что в свое время он занимался самбо, а поэтому не стал вырываться. А Сергей сказал мне весело и таинственно:
Как вовремя попал тебе под ноги кирпич! Ты вещал, как пифия.
Не надо оскорблять, устало сказал я. Я не пифия, математика вот сфера моего коловращения.
Ты здорово говорил о кирпичах, Коля.
Правда? Я был в ударе!
Из кирпича можно построить многое, не унимался Сергей, дома, дворцы, заборы. Но скажи, можно ли из него построить часы или телевизор?
Я воззрился на Гранина с нескрываемым удивлением, у меня даже в голове как-то посветлело.
Телевизор?
Да, телевизор или, скажем, двигатель внутреннего сгорания! Сергей присмотрелся ко мне. Тебе кажется, что
добавляешь третий кирпичик и пожалуйста, вселенная на лопатках!
Меня и самого смущало это, признался Гранин, пока я не сообразил, что просто-напросто не учитываю особенностей этого третьего кирпичика. Если «да» и «нет» это самые настоящие, глупые кирпичи, то «отрицание отрицания», ни «да», ни «нет» нечто гибкое, многоликое, могущее в итоге превратиться во все, что угодно. Мозг мне представляется теперь не просто устройством уникальной сложности, но и сложноиерархической суммой многих логических подсистем, в каждой из которых проблема рассматривается с разных точек зрения и на различных уровнях обобщенности. Если в одной подсистеме не получено радикальных «да» и «нет», проблема передается в следующую, и там это ни «да», ни «нет» рассматривается заново. Я думаю, что озарение, вдохновение называй это, как хочешь, состоит по существу в расширении сферы троичного кода в нашем мозгу, в создании новых, дотоле не существовавших и, увы, неустойчивых логических подсистем.
Некоторое время мы шли молча.
А ты представляешь, какая это возня перевести все эти мысли на строгий язык математики? высказал я вслух вдруг пришедшую в голову мысль.
Да, без всякого энтузиазма согласился Гранин. И засмеялся, ободряюще тряхнув меня за плечо: Ничего! Помощники найдутся!
9
Жив?
Жив, не совсем уверенно ответил я.
Скинув верхнюю одежду, я прошел на кухню, выпил две большие чашки крепкого холодного чая, а потом присел рядом с Сергеем и рассеянно спросил:
Как дела?
Да вот, еду, ответил он неопределенно, покосился на меня и сердито закончил, в Новосибирск!
В Новосибирск? удивился я. Это еще зачем?
Какая-то конференция в Новосибирском филиале, вот и все.
Некоторое время я смотрел на него, с трудом переваривая смысл его слов.
Но тебе же нельзя ехать!
Сергей молча передернул плечами.
Тебе нельзя ехать! уже зло сказал я. Ты на пороге большого открытия, и надо ковать железо, пока оно горячо!
Кого это интересует, с досадой проговорил Сергей, глядя в стену.
Как это кого? взбеленился я. Это должно всех интересовать. Всех, понимаешь?
Ты думаешь, я не пробовал отказаться? покосился на меня Сергей. Некому больше ехать, вот и весь сказ. У одного болеет жена, другой загружен лекциями, третий готовится к защите, четвертого подпирают сроки с заданной работой. А у меня? Ведь наша работа над логосами чистая самодеятельность.
Может быть, из-за того, что с утра у меня было отвратительное самочувствие, я не мог слушать Сергея равнодушно и буквально клокотал от ярости.
Жены, диссертации, сроки! Ты весь свой запал растеряешь в Новосибирске! Неужели ты не понимаешь, что, соглашаясь на эту дурацкую командировку, ты предаешь и Шпагина, и науку?
Сергей смотрел на меня с любопытством.
А что прикажешь делать? Козырять догадками, еще не зная, что из них получится?
Что делать? Вот увидишь, что надо делать!
Эти слова я прокричал ему уже из прихожей, натягивая плащ.
По пути в институт я молил судьбу лишь об одном, чтобы институтское начальство оказалось на месте. Четкого плана действий у меня не было, но когда в коридоре мне попалась дверь с надписью «Партком», я без раздумий толкнул ее плечом и вошел. Судьба и впрямь оказалась ко мне благосклонной: шло заседание, и все, кто был мне нужен, оказались в сборе.
На заседание я ворвался, как бомба: громко хлопнул дверью, закрывая ее за собой, прошел к самому столу, бесцеремонно прервал очередного выступающего и произнес страстную речь, обвиняя присутствующих в бюрократизме, формализме, нежелании творчески решать научные проблемы и недвусмысленно грозя немедленно отправиться в редакцию газеты, в горком партии и даже в Центральный Комитет! Мне потом не раз и весьма красочно расписывали «явление Христа народу», как окрестил какой-то шутник мое внезапное и буйное появление среди членов парткома и приглашенных. Самое любопытное говорил я так страстно и невнятно, что никто из присутствующих толком не понял, почему я так разволновался и чего, собственно, добиваюсь. Когда я набирал воздух для очередной гневной тирады, секретарь парткома, седенький, простоватый на вид, но лукавый Анатолий Александрович ласково спросил меня:
Кто вас обидел,
обходили место катастрофы сторонкой.
Вы как танк, укоризненно сказал я и стал подбирать рассыпавшиеся пакеты.
Еще неизвестно, кто из нас танк!