Поверьте, я об этом не думал, ответил математик. Первый опыт Тут важно только одно: чтобы вопрос, поставленный машиной, не был бессмысленным.
Скляров услышал смех и вздрогнул: настолько странным показался ему сейчас простой человеческий смех. По дощатому тротуару вдоль ограждавшего сад забора шли двое. Они не спешили, и по приглушенным молодым голосам нетрудно было догадаться, что это юноша и девушка. Внезапно голоса затихли. Послышался быстрый неясный шепот. Настороженно прогудел поезд. Он быстро приближался, и торопливый стук колес поглотил все ночные звуки.
Московский, два сорок, сказал Семен Павлович. Начнем, если вы не возражаете?
Профессор вернулся к стулу. Он с трудом сдерживал волнение. Анатолий Сергеевич до самозабвения любил историю. Может быть, поэтому ему казалось, что первая проблема, поставленная машиной, обязательно будет связана с историей.
Начнем, Семен Павлович, взволнованно сказал он и оглядел комнату. Теперь все в этой комнате показалось ему иным значительным, даже историчным. Начнем, повторил он.
Математик поправил сбившийся набок галстук и, шумно вздохнув, передвинул рычажок, выступавший из прорези на передней панели машины. Что-то щелкнуло. Послышалось негромкое шипение.
Скляров напряженно всматривался в футляр старого радиоприемника. Динамик долго шипел, и Анатолию Сергеевичу начало казаться, что опыт не удался. Он вопросительно посмотрел на математика и в этот момент услышал прерывистую дробь азбуки Морзе. Семен Павлович бросился записывать. Скляров не знал азбуки Морзе и нетерпеливо поглядывал то на машину, то на математика.
Сигналы оборвались так же внезапно, как и начались.
Анатолий Сергеевич вскочил со стула и подбежал к математику. Тот протянул ему оторванную от газеты неровную полоску бумаги.
Она задала вопрос! Значит Как вы думаете, это не бессмысленный вопрос?
Скляров прочитал написанное. В первый момент у него мелькнула мысль: «Ну-ну. Как бы то ни было, а чувство юмора у этого ящика есть». Потом он подумал: «Странный вопрос. Очень странный вопрос. А вдруг она серьезно?» и подозрительно покосился на машину.
Ну, как вы думаете, профессор? с тревогой в голосе спросил Семен Павлович. Вопрос не бессмысленный?
Мне трудно судить, сказал Скляров. Пожалуй, в какой-то степени вопрос закономерный. Машина впервые получила возможность по своей гм по своей инициативе спросить о чем-то человека, и вот Да, да, уже увереннее произнес он, вполне логично, что она начала именно с этого вопроса. Почему-то принято считать, что если машина должна думать, то как-то гм по-машинному. А она если будет думать, то как человек. Вы понимаете мою мысль? Вот Луна она светит отраженным светом Солнца. Так и машина.
Подумав, Скляров добавил:
Завтра же покажите эту машину специалистам. Вы слышите, Семен Павлович? Обязательно покажите ее кибернетикам. Пусть они и решают. И еще сохраните эту бумажку.
Он передал математику полоску газетной бумаги, на которой под точками и тире была выведена аккуратным почерком одна фраза: «Может ли человек мыслить?».
«МАШИНА СМЕЯЛАСЬ»
(из дневника)Сегодня ей исполнился год.
Я хорошо помню, как год назад мы сидели здесь, в этой комнате, и молча смотрели на серый корпус машины. В одиннадцать часов семнадцать минут я нажал пусковую клавишу, и машина начала работать.
Работать? Нет, это не то слово. Машина предназначалась для моделирования человеческих эмоций. Это не первый такой опыт с самоорганизующимися и саморазвивающимися машинами. Но мы основывались на новейших физиологических открытиях и очень тщательно внесли все коррективы, рекомендованные психологами.
Год назад я спросил ассистентов, как, по их мнению, окончится эксперимент.
Она влюбится, ответил Корнеев.
Раз-зумеется, медленно произнес Антрощенко. Она влюбится в тебя. Как м-многие другие в институте.
Потом он добавил:
Очень глупая
модель. Она будет похожа на к-крайне ограниченного человека. Скучного ч-человека.
Ну, а вы? спросил я Белова.
Он пожал плечами:
В таких экспериментах не бывает неудач. Если машина сумеет хорошо имитировать человеческие эмоции, мы дадим биологам интересный материал. Если же она ну, если она не сработает, биологам придется кое в чем пересмотреть свои взгляды. Это тоже полезно.
Две недели машина работала превосходно, и мы получили ценнейшие данные. А затем произошла первая неожиданность: у машины вдруг появилось увлечение. Она увлеклась вулканами.
Это продолжалось десять дней. Машина изводила нас классификацией вулканов. Она упрямо печатала на ленте: Везувий, Кракатау, Килауэа, Сакурадзима Ей нравились старинные описания извержений, особенно рассказ геолога Леопольда фон Буха об извержении Везувия в 1734 году. Она бесконечно повторяла этот рассказ: «В ночь на 12 июня произошло страшное землетрясение, повторившееся еще 15 июня в 11 часов ночи, с сильнейшим подземным ударом. Все небо вдруг озарилось красным пламенем».
Потом она забыла об этом. Абсолютно забыла. Она отключила блоки памяти, в которых хранились сведения о вулканах. Такую вещь человек не способен сделать.
Эксперимент вступил в фазу непредвиденного. Я сказал об этом ассистентам, и Белов ответил: