События, происходившее в Акмолинском высшем начальном училище, в какой-то мере отражали создавшуюся в стране напряженную и сложную обстановку, когда в центральных районах огромной Российской империи уже победила Советская власть, а на далеких ее окраинах едва чувствовалось дуновение живительного ветра революции. Акмолинский Совет, созданный в результате длительной и упорной борьбы большевиков, делал свои первые шаги, действовал порой нерешительно, и это позволяло представителям
имущих классов не терять надежду, что все останется без перемен.
Что же происходило в те дни в высшем начальном четырехклассном училище?
На уроке закона божия, который преподавал священник Добротин, неожиданно произошел взрыв всеобщего возмущения, копившийся длительное время. Законоучитель, как всегда, войдя в класс, хмурым, уставшим взглядом окинул учеников, молча сел за первую парту и негромким скрипучим голосом начал рассказ о житии и деяниях очередного праведника.
Класс оставался безразличным к словам законоучителя, каждый занимался своим делом. Чтобы лишний раз не раздражать себя непочтительным поведением школяров, батюшка всегда садился к ним спиной, опустив лохматую голову на широкие ладони рук, прикрыв глаза тяжелыми, набрякшими веками. Он монотонно рассказывал о чудесах святого, в которые вряд ли верил сам. Так было и на этот раз. Когда отец-законоучитель закончил рассказ и после слова «аминь» поднял кверху глаза, он увидел прямо перед собой туго затянутую ремнем фигуру. В классе все притихли. Стоявший перед батюшкой Георгий Монин на весь класс сказал:
Пора бы нам закону божию сказать «аминь»!
Это было неслыханной дерзостью. Класс будто взорвался все дружно захлопали. Георгий повернулся и неторопливо пошел к своей парте. А священник вскочил с места, чуть не опрокинув парту, и грозно густым баритоном произнес:
Кто «за», прошу поднять руку! и сам первый поднял правую длань.
Никто не ожидал от него подобного поступка. В классе воцарилась тишина. В момент, когда вслед за ошеломленным, но быстро успокоившимся Мониным стали поднимать руки другие, из-за парты выскочил Кучковский и бросился к директору.
В училище произошел взрыв всеобщего возмущения, как будто кто-то незаметно, но тщательно готовил его. Недовольные притеснениями администрации, грубым и бестактным обращением педагогов, преподаванием закона божия учащиеся самолично созывали собрания, избрали совет училища, а в классах комитеты. Преподаватели стремились избегать этих, как они презрительно говорили, сборищ, но не в силах были остановить бурлящий поток.
В Петрограде новая, Советская власть, а у нас прежние порядки, с которыми надо давно кончать! кричал Шакир Бахтиозин, татарин по национальности, горячий, вспыльчивый в спорах, неудержимый в негодовании. Он бросился к кафедре, оттолкнув медленно шедшего к ней Кучковского, но его опередил Георгий, мгновенно оказавшийся возле друга.
Вошел Ситников, иронически и нарочито громко сказал:
Кажется, в нашем училище верховодит Совдепия!
Монин пропустил мимо ушей эти слова. Горячо и убедительно говорил:
Не анархия, а организованность вот что нам нужно
Монин? Опять Монин!
Кажется, достаточно того, что в Совдепе есть один Монин, как его, Нестором звать? Это ваш брат? вкрадчиво спросил директор.
Да, это мой брат.
Поистине, яблоко от яблоньки язвительно, словно бы негромко, но так, что все слышали, произнес Ситников, все еще надеясь на поддержку воспитанников, которым он настойчиво и систематически вдалбливал уважение к власти, «богом данной». И только сейчас, видимо, представил, как он был далек от понимания своих питомцев, как глубоко заблуждался относительно их преданности. Кучковский, ну еще несколько подхалимов, скрытых и откровенных Нет, не они теперь создают политическую атмосферу в стенах училища, а эти Монины, Бахтиозины. А те, те только вводили его, многоопытного педагога и администратора, тонкого психолога, в заблуждение. Андрей Петрович считал свой авторитет у учащихся непоколебимым, но теперь убеждался в обратном. Рукоприкладство? Страх вызывает уважение и рабское преклонение перед силой. Так было вечно. Новый дух времени, веяние эпохи? Все это преходяще и не должно касаться вверенного ему училища.
Эти размышления прервали слова Монина:
Наше дерево зелено, и плоды на нем еще не созрели. Оно и сильно своей молодостью
Ситников вспомнил подозрительное поведение батюшки, который, как ему рассказал Кучковский, первым проголосовал за отмену закона божия. «За священником Добротиным и прежде замечали странности, подумал директор, так неужели в нем верх взял еретический дух? Или хитрит отец-законоучитель, приспосабливается к моменту? Вот она сухая ветвь вековых устоев, рухнувшая от первого порыва буйного ветра».
Мы написали в Совдеп заявление, продолжал невозмутимо Георгий, в котором выразили протест против порядков в училище, выслеживания учеников, грубости и рукоприкладства. Волею сознательного большинства мы отменили преподавание закона божия. Мы просим Совдеп
утвердить это решение.
«Мы», «наше»! взорвался директор, а кого, собственно, вы, Монин, представляете?