Такие утверждения врезались в память многим из тех, кто застал курс преподавания марксистско-ленинской философии , ибо, согласно Владимиру Ильичу Ленину (Ульянову, 18701924), «немецкая классическая философия» наряду с классической английской политэкономией и французским утопическим социализмом являлась одним из источников и составных частей марксизма .
Однако в своей интерпретации кантовской философии Маркс находился под сильным влиянием своего старшего друга Генриха Гейне (1797-1856) и, прежде всего, его произведения «К истории религии и философии в Германии» (18341835). Энгельс также упоминает Гейне в своем сочинении «Людвиг Фейербах и конец немецкой классической философии» (1886) , которое и положило начало самому понятию «немецкой классической философии». В 1835 году Гейне утверждал, что «наша немецкая философия есть не что иное как греза французской революции» . С КЧР, согласно Гейне, «начинается духовная революция в Германии, представляющая своеобразную аналогию материальной революции во Франции, столь же важная в глазах глубокого мыслителя, как и та. Она развивается по тем же фазам, и между обеими господствует замечательнейший параллелизм» . Вокруг КЧР «собрались наши философские якобинцы», а поэтому Гейне без труда находит параллельную Канту личность: «Кант был нашим Робеспьером» . Но этим немецкий поэт отнюдь не удовольствовался: «...если Иммануил Кант, этот великий разрушитель в царстве мысли, далеко превзошел своим терроризмом Максимилиана Робеспьера, то кое в чем он имел сходные с ним черты, побуждающие к сравнению обоих мужей [...] тип мещанина в высшей степени выражен в обоих: природа предназначила их к отвешиванию кофе и сахара, но судьба захотела, чтобы они взвешивали другие вещи, и одному бросила на весы короля, другому Бога... И они взвесили точно!» Прозорливость Гейне трудно переоценить: так, Кант уже был источником марксизма, оппортунизма, ревизионизма и социал-фашизма, провозвестником великой социальной революции, основателем прусского милитаризма , но самая прогрессивная интерпретация, словно сошедшая с заголовков сегодняшних газет, по-прежнему принадлежит Гейне. «Разрушитель в мире мысли» посредством «Кантовой гильотины», воплощение «духовного терроризма», с лихвой перекрывающего всякий «материальный терроризм», «террорист в царстве философии» так должен выглядеть новейший образ Канта, внушающий ужас спецслужбам различных стран мира.
При всех своих заслугах на фронтах контртеррористической борьбы Гейне все же не был первым: его интерпретация немецкой философии возникла на основе сочинения Карла Фридриха Бахмана (17851855) . В произведении «О философии моего времени» (1816) Бахман описывает странное обстоятельство: «...собственное воздействие Критики чистого разума [...] совпадает по времени с первыми движениями, возвещавшими Французскую революцию» . В отличие от Гейне, Бахман проводит все же параллели между французской революцией и последователями Канта, а не с самим кенигсбергским мыслителем: «...возникают кровавейшие битвы, научное якобинство и терроризм, литературные убийства и гнусности, истинно площадный тон, человек вылетает за все границы конечности, полагает себя на место Бога и заставляет возникать весь мир из своих собственных мыслей, а труд, воображавший, что навсегда разрушил царство догматизма, произвел из своего собственного чрева самый безрассудный догматизм, который когда-либо видел мир» . Рассуждения Бахмана показывают, что толчком для подобных сравнений философии Канта с французской революцией послужило одно большое преувеличение. Со ссылкой на знаменитое место из предисловия ко второму изданию КЧР он утверждает: «Что Кант пытался своей критикой осуществить в метафизике полную революцию, не подлежит сомнению исходя из его собственных высказываний» . После исследования Хорста Шрёпфера ясно, что это кантовское высказывание 1787 года не имеет ничего общего