В зале на мгновение наступила тишина и вдруг поднялась шумная волна рукоплесканий, и разноголосые веселые вскрики полетели отовсюду: казалось, все сначала изумились, а потом поняли и обрадовались каким-то неожиданным и значительным мыслям.
В другой раз (уже не помню, в студенческой или в заводской аудитории) Александр Серафимович рассказывал о Горьком. Алексея Максимовича уже не было в живых, и потому в рассказе старого писателя звучала теплота и печаль. Как зачинались сборники «Знание», как Горький собирал лучшие писательские силы русской литературы начала нашего столетия, как щедро и чутко заботился он о каждом авторе-знаньевце, как многогранна была его помощь и идейно-художественное влияние на писателей обо всем этом Александр Серафимович рассказывал так задушевно, доходчиво и пластично,
что, слушая его, я давала себе слово: обязательно записать сегодня же, как только приду домой Но что-то помешало, и осталась только запись воспоминаний.
Однажды в середине 30-х годов, на каком-то вечере в нашем клубе, все сидели в большом зале в ожидании концерта. Идя мимо первого ряда к выходу, к Александру Серафимовичу подошел высокий красивый старик, который держался удивительно статно для своего возраста. Оба в шутливом тоне спросили друг друга о здоровье, потом еще о чем-то, и после крепкого рукопожатия статный старик со словами: «Ну, а я уже до дому» пошел к выходу. Все, кто сидел вблизи, проводив взглядом ушедшего, спросили у Александра Серафимовича, с кем это он только что разговаривал. Он ответил, что это Николай Дмитриевич Телешов.
А! «Среда»!.. Сборники «Знание»! раздались голоса. Тут же вспомнили о книге Н. Д. Телешова, изданной в конце 20-х годов под несколько меланхолическим названием «Все проходит» .
Начинался концерт, и разговор о Н. Д. Телешове прервался. Он возобновился гораздо позже и уже не помню, при каких обстоятельствах. Кто-то вспомнил о Н. Д. Телешове, заснятом много лет назад в широко известной фотографии шестерых: С. Скиталец, Л. Андреев, А. М. Горький, Н. Д. Телешов, Ф. И. Шаляпин, И. А. Бунин. Тут же вспомнили о близости А. М. Горького и А. П. Чехова к писательскому кружку «Среды», где в свое время собирались самые передовые писатели дореволюционной русской литературы. У Александра Серафимовича спросили, чем отличались собрания «Сред» в 10-х годах нашего века от литературных собраний в наше, советское время?
Н-ну что ж начал он в раздумье, поглаживая ладонью широкий лоб. Литературные собрания той поры были довольно узкие собрания не только хорошо знакомых людей, но и прежде всего друзей, годами связанных между собой общими делами и заботами взять сборники «Знание», альманах «Слово» и другие книгоиздательские дела.
Он просто не помнил случая, чтобы кто-то никем не рекомендованный пришел на собрание «Среды» для этого требовалось «явно обещающее творческое обоснование».
Его опять спросили, чем это объяснялось: известного рода замкнутостью людей, давно привыкших быть и думать вместе, или этот обычай «вхождения в круг» можно было объяснить политико-общественной жизнью тех лет?
И то и другое, ответил Александр Серафимович и, о чем-то вдруг задумавшись, снова потер ладонью широкий лоб. Мы, советские писатели, в большинстве своем конечно, куда сильнее и глубже чувствуем и понимаем исторический смысл событий, чем понимали его писатели в те годы. Возможно, еще и потому, что многие литераторы тех лет, наверно, не столько знали, к чему дело идет в историческом смысле, а больше всего остерегались, проще говоря, боялись тех мрачных начальников, которые могли вмешаться в дорогую сердцу творческую жизнь да, прежде всего тогда литератор или артист знали, кого надо бояться! И Серафимович прищурился с мудрой стариковской хитрецой. Известная настороженность была по отношению к новичкам: кто ты, откуда, кто знает тебя? Говоря совсем грубо: боялись шпиков, которые шныряли повсюду.
Седые брови сдвинулись, веки опустились, губы резко сжались под щеточкой усов о чем он вдруг вспомнил, никто не знал.
Те, кто помнил в то время первое издание книги Н. Д. Телешова «Все проходит», спросили: когда, по мнению Александра Серафимовича, «Среды» переживали свой лучший период?
Он решительно подчеркнул:
Самый цветущий период «Сред» в годы близости с Горьким!
А потом, в последующие годы?
Политическая обстановка в стране менялась, усложнялась и, конечно, врывалась в литературную жизнь, в которой тоже происходили свои перемены.
Как же внешне это выглядело? Может быть, помнятся ему какие-то живые картинки тех перемен?
Н-ну как же всякое бывало, произнес он с медлительной улыбкой. Литературные встречи в те годы, среди отлично знакомых людей и большей частью друзей были не только серьезные творческие беседы и дискуссии, но были на этих литературных встречах и моменты радости и простого удовольствия. Вечер завершался обычно ужином н-ну, не какой-нибудь лукуллов пир, а добротный московский ужин, шутки, тосты.