Много лет прошло, но до сих пор я с грустной нежностью вспоминаю об этой сердечной заботе моего дорогого друга.
Николая Островского невозможно забыть. Никогда не забудут его друзья и многомиллионные читатели социалистической нашей родины. Никогда не сотрется
в памяти его облик, полный высокого мужества и преданности делу социализма. Это был редкостно обаятельный, трогательно чистый и милый человек.
19361962
О БОРИСЕ ЛЕВИНЕ
«Командир Карпович сидел в приемном покое лагерного госпиталя. Дежурная сестра в белом халате и сандалиях на босу ногу спрашивала его. Сестру кусали комары. Она вздрагивала, встряхивалась и яростно била себя по искусанным местам. Карповича тоже кусали комары, но ему было все равно. Он сидел согнувшись, запыленный и терпел».
С первых же страниц развитие повести обещало грусть, боль, несчастье, но вместе с тем чувствовалось, как сдержанно и вдумчиво рука художника наносила краски, как разборчиво отсеивала детали, искала свежести и точности: «Белоснежное полотно синело и пахло огурцом», «Веснушки на мочках», «Оранжевый воздух», «В небе семафором повисла радуга»
Казалось, что и от всей этой повести тоже пахнет огурцом, травой, солнцем, так неназойлива была ее свежесть и душевность. Она походила на человека, который не подозревает о своем обаянии и не старается быть приятным, оттого-то с ним так легко и свободно. Авторская манера Бориса Левина делиться мыслями с читателем тоже подкупала своей прямотой и ясностью.
«Карповичу было душно. Он вспотел. Во рту сухо и жарко. Ему очень хотелось пить. Хотел слезть с кровати, чтобы добраться до чайника, но жгучая боль во всех суставах не позволила ему пошевельнуться.«Что это такое? подумал он в ужасе. Я не могу двинуться с места». «Да, ты не можешь двинуться с места», нагло ответили ему ноги».
Так человек попадает в плен болезни, ревматизм становится беспощадным хозяином его бытия. Вся его физическая природа, которой он прежде владел, будто не замечая этого, теперь ополчается против него и «нагло» обрывает каждую его попытку «двинуться с места». Человек надел «ношеный, очень широкий, цвета глины халат и сразу стал жалким», а «на опухших ногах загремели козловые туфли». Однако, если бы писатель не пошел дальше этой точно и верно написанной картины пленения человека ревматизмом, было бы одной «больничной» повестью больше и только. Но у Бориса Левина пленником ревматизма был не просто больной человек, а человек-боец. В больничном покое советский человек почувствовал себя отрешенным, непоправимо отставшим от жизни.
«Заснуть он не мог. Дождь все усиливался и все шумел, как темный лес. Карповичу показалось, что он на каком-то глухом полустанке отстал от поезда. Он выскочил за кипятком, а в это время поезд с его товарищами ушел. Он бродит по полустанку с пустым чайником. Крышка от чайника болтается на веревочке и гремит. Никого. Все разбежались. И вот-вот сейчас должен нагрянуть казачий разъезд».
Откуда она, эта упорная жажда идейно-культурного роста, это неустанное беспокойство и требовательность к себе человека, прикованного болезнью к постели? Их дала ему жизнь, борьба за советскую власть, их воспитала в нем Коммунистическая партия. В свое время он, сын почтового чиновника, был одним из желторотых птенцов, которые, обманутые шовинистическими лозунгами издыхающего царизма и русской буржуазии, прямо с гимназической скамьи шли добровольцами на германский фронт. Так сделал и он, Карпович.
Автор вселяет в нас уверенность, что если бы Карпович не пошел за призывами партии и советской власти, то он или обратился бы в ничтожество, или просто погиб
«Кругом была смерть. И вдруг революция. Довольно! Генуг! Товарищи немцы, мы не хотим умирать! Вы не хотите умирать! Я не хочу умирать!»
Конечно, эта молодежь не имела и не могла иметь революционной закалки рабочего класса и органичности его мировоззрения. Эту молодежь нужно было воспитывать, учить, закалять.
Смысл жизни этого скромного, неловкого Карповича с некрасивым рябым лицом заключается в том, чтобы работать для страны и ее народа. Ведь потому с такой горечью и беспокойством Карпович переживает свою болезнь. «Обидно умирать на кровати от ревматизма», когда, по выражению комиссара полка, «пятилетка на дворе». В предсмертном бреду он видел перед собой не опостылевший ему лазарет и ревматизм, а видел героику революционной борьбы. Ночью, в бредовом сне, пришел к нему комиссар Федя Мишин, которого повесили белые.
« Вставай! сказал он ему, пора идти в наступление.А куда же ты исчез давеча? Ведь ты с Людой тогда приходил и вдруг исчез?
Это тебе снилось. У тебя был бред. А сейчас мы все тут. И комбриг Моргунов, и Терентьев, и Бирштейн, и Горбов, и Великс. Все твои убитые товарищи давным-давно собрались и ждем твоих приказаний, а ты дрыхнешь. Ведь сегодня ты должен повести нас в бой. Вставай!»
Пробиваясь в бреду сквозь вражеское кольцо белых, на гребне великой любви и ненависти, умер от суставного ревматизма командир Карпович. Но тогда мало кто из наших критиков понял и почувствовал смысл жизни и смерти скромного Карповича.