Возможно, правильнее называть эти тексты «текстами древневосточной словесности», ибо, как отмечает С. С. Аверинцев, «осознав себя в качестве литературы и внутренне вычленившись из нелитературы, литература в некотором смысле впервые становится собой» [3, с. 209] в древней Греции. На древнем Ближнем Востоке словесность, равно как и изобразительное искусство, служила средством передачи не своей собственной информации, а иных сфер человеческой жизни. На втором этапе древневосточной истории словесность все больше приобретает очертания настоящей литературы, становится самостоятельной областью художественного творчества со свойственной именно ей информацией [56, I, с. 462], однако «родовые» ее признаки как словесности не исчезают. С этим, возможно, связана специфичность и значение жанра в древневосточной словесности, обладающего большей стабильностью, располагающего не только своим содержанием и назначением, но и своей более или менее постоянной средой создания и обращения [71, с. 4251]. Возможно, есть доля истины в парадоксально звучащем утверждении, что в древности не сочинитель выбирал жанр, а жанр подбирал себе сочинителя. Следует отметить также широкое разнообразие жанров в древневосточной словесности эпос, сказки и легенды, гадательные записи и заговоры, гимны богам и любовная лирика, пророчества и описания деяний царей, словари и пр. Эти тексты, начертанные на папирусе или на глиняных табличках, скапливались в частных домах, но главным образом в школьных, храмовых и дворцовых библиотеках.
Древневосточные тексты можно классифицировать также по составу и характеру их адресатов, но особенно их составителей. В этом плане они делятся на эзотерические, т. е. тайные, сокровенные, предназначенные для сравнительно узкого круга «посвященных», и на экзотерические, обращенные к широкой аудитории. Случается, что и в тех и в других текстах содержится одна и та же информация, примером тому могут служить два варианта ветхозаветного мифа сотворения человека:
Быт. 2. 7 (XIX вв. до н. э.)
«И создал Йахве Элохим человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою».Быт. 1. 26 (VI в. до н. э.)
«И сказал Элохим: сотворим человека по образу Нашему (и) по подобию Нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, (и над зверями), и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле».
Разница между приведенными фрагментами очевидна: первый вариант содержит широко распространенный и общеизвестный на древнем Ближнем Востоке миф о сотворении человека из земли, а второй вариант излагает сложные представления о богоподобности человека, о его предназначении властелина природы. Эти расхождения едва ли объяснимы одной лишь разновременностью обоих текстов (хотя и это играет свою роль). Но главная причина, как представляется, в том, что первый вариант обращен к рядовому, массовому слушателю, а второй к слушателям избранным, достаточно подготовленным к восприятию предложенных им сложных понятий.
II. Предпосылки формирования культуры древнего Ближнего Востока
В пустынях и полупустынях, как правило, и не было очагов, где возникали бы древневосточные общества, однако и пустыни оказывали свое воздействие. Преобладают же в этом регионе два типа эколого-географической среды: горы и плоскогорья и плодородные низменности больших рек, каждая со своими специфическими особенностями.
Отличительной особенностью эколого-географической среды долины Нила является определенная территориальная замкнутость: страну отгораживает от остального мира Ливийская пустыня на западе и Аравийская пустыня на востоке, пороги Нила на юге и Средиземное море на севере. Другая характерная черта регулярность и постоянство природных процессов, проявляющихся в строгой периодичности разливов Нила, симметричность в ландшафте и климате, единообразие в фауне и флоре. Конечно, не следует напрямую объяснять специфичность древнеегипетской культуры перечисленными особенностями ее эколого-географической среды, но нельзя также игнорировать факт, что в древнеегипетской культуре, в отношении древнего египтянина к природе, обществу и самому себе обнаруживаются сущностные черты, созвучные с природой Нильской долины. Замкнутость страны находит свой аналог в резком противопоставлении своей Черной земли (Египта) и ее жителей, египтян, которые считаются людьми в полном смысле этого слова, чужим, Красным землям, обитатели которых не признаются обладающими всеми достоинствами человека. Например, в «Поучении гераклеопольского царя
своему сыну Мерикара» (XXII в. до н. э.) сказано: «Подл азиат, плохо место, в котором он живет» [118, 1, с. 34]. Стабильность и регулярность жизненно важных природных процессов напоминает о себе и тем, что в шкале древнеегипетских ценностей одно из высших мест занимают устойчивость, незыблемость, долговечность, воплощенные, например, в бросающих вызов времени пирамидах. Именно поэтому древний египтянин воспринимал нарушение этой устойчивости и незыблемости как величайшую катастрофу, что в знаменитом «Речении Ипусера» (XVIII в. до н. э.) выражено броской и емкой формулой: «Воистину: земля перевернулась, подобно гончарному кругу». Свойственные природе Нильской долины единообразие и симметричность перекликаются с тем, что «древний египтянин обладал острым чувством симметрии и равновесия» [165, с. 42], столь отчетливо проявляющимся в строгой пропорциональности и соразмерности древнеегипетской скульптуры, в ее монументальном спокойствии.