Возможность двойников или просто похожих друг на друга людей исключалась дата 04. 06. 2005 соответствовала дате гибели Сёджа. Я почувствовал, как моя башка (слово «голова» в данном случае не подходило) стала превращаться в подобие кухонного миксера, который в один миг перемешал всю намеченную мною четкую программу действий в бесформенную массу.
«Вот тебе и субъект отечественного предпринимательства, думал я. Вот тебе и бандит в широком значении этого слова. Мой единственный близкий друг и деловой партнер Сёдж оказался сотрудником уголовного розыска! Воспользовался моей болезнью, чтобы втереть мне очки!»
«Но не забывай, мелькнуло в голове, будь этот человек даже министром внутренних дел, он заслонил тебя от пули. Уже поэтому не стоит чернить память о нем».
Все это было правильно. И память о Сёдже, точнее Сергее Шамрае, я чернить не собирался. Однако проблема была, и эту проблему следовало решить.
Будь на месте сказал я, обращаясь к портрету. Я сейчас
Возле центральных ворот кладбища находился небольшой базарчик, на котором торговали всеми необходимыми причиндалами для проводов в иную жизнь. Много было венков, веночков, корзинок с цветами из пластмассы, фольги, материи. Я остановился возле первого же прилавка.
Вам для кого? спросила пожилая женщина-продавец.
То есть? не понял я.
Ну, покойник ваш кто? Пожилой,
молодой, среднего возраста? Мужчина или женщина? Родственник, друг или знакомый по работе?
Есть разница?
А то! воскликнула женщина, словно я был ненормальным, не разбирающимся в элементарных вещах человеком. Например, если это пожилая женщина, то покупать надо
Не дослушав, я пошел вдоль ряда торгующих, пока не набрел на розы. Грустного цвета, цвета переспелой малины, они, на мой взгляд, как нельзя лучше подходили к данной ситуации. Я купил девятнадцать штук и отнес их Сёджу.
И что все это значит, брат? спросил я его.
«Думай. Сам понимаешь: теперь с меня взятки гладки», молча ответили мне с глянцевого портрета застывшие глаза.
Думал я долго. И чем дольше, тем больше вырисовывалось версий-догадок. Самая безобидная заключалась в том, что никто меня не обманывал Сергей Михайлович Шамрай действительно был моим другом и бизнесменом. А то, что при этом он служил в ментовке, так этот факт не должен был удивлять меня: в наше время еще похлеще бывает. Недаром же сам Сёдж на вопрос, не бандиты ли мы, ответил, что, дескать, сейчас слишком размыты грани, чтобы знать это наверняка. Или, как говаривали когда-то в Одессе, «непонятно, где кончается Беня и где начинается полиция». К тому же вполне могло статься, что я не знал о его двойной жизни. Сёдж мог быть законспирированным агентом и, выдавая себя за моего коммерческого партнера, копал под кого-то, например, под того же Харлая или Цесаренко. Хуже всего, если все то, что мне сообщил Сёдж во время нашей единственной встречи, было неправдой от начала и до конца. В последнюю версию душа просто отказывалась верить фальшивость Сёджа автоматически тянула за собой фальшивость документов, квартиры, «мустанга» с содержимым багажника и старичка с мусорным ведром. Неужели все это было подстроено? А смерть Сёджа? Она-то была настоящей! А его попытка защитить меня от пуль?
Я опять вспомнил про визитку. Не зря у меня тогда появилось ощущение, что в ней что-то не так. Если я ото всех скрываюсь, если я «шифруюсь», то на кой она мне понадобилась? Разве что вызвать огонь на себя, например, «потерять» визитку в нужном месте, чтобы ко мне домой пришли враги, где их бы уже ждал большой сюрприз?.. Не знаю.
Подстегиваемый желанием разобраться, я нетерпеливо постукивал по поручню в салоне городского автобуса. Добравшись до улицы 700-летия, я купил в канцтоварах возле остановки простой карандаш и сильную лупу. После этого нашел знакомый дом и поднялся к квартире. На всякий случай позвонил и, подождав две минуты, открыл дверь своим ключом, который сохранил.
Квартира была в том же состоянии, в каком я оставил ее в утро своего мнимого бегства из города. Разве что слой пыли на мебели стал еще толще. Я зашел в кухню. Там, в дверце холодильника, стояла заполненная на треть коричневой жидкостью бутылка с английскими буквами на этикетке «J&B». Ранее я к ней не прикасался пару раз мне хотелось выпить, но я благоразумно воздерживался, помня советы врачей о том, что спиртное в моем состоянии вещь весьма нежелательная. Поймав бутылку за самый конец горлышка, я поставил ее на середину стола, осторожно открутил пробку, понюхал. Запах соответствовал этикетке. Расстелив на столе газету, я ножом расколол карандаш и вытащил сердцевину. Лезвием принялся растирать над газетой грифель до тех пор, пока не образовалась черная графитовая кучка. Перед тем как приступить к главному этапу, я взял чайную чашку и с кончика ножа посыпал фарфоровую поверхность в том месте, где прикасался мой большой палец. Сдул порошок в раковину. На чашке остались хорошо заметные даже без лупы, причудливо изогнутые полоски, узор которых совпадал с узором на подушечке пальца. «Работает», решил я.
Туже самую процедуру я повторил с округлыми боками бутылки, за исключением того, что, кладя ее набок и поворачивая, я действовал еще осторожнее, касаясь только горлышка и дна. Обработав часть поверхности графитом, я рассматривал бутылочное стекло в лупу, потом поворачивал бутылку и снова сыпал, пока стеклянный круг не замкнулся. Отпечатков пальцев на стекле не было. Вообще не было. Никаких. А ведь должны были быть! По меньшей мере двух человек меня и продавца в ликероводочном отделе. Ни один нормальный человек не будет, выпив треть «скотча» в своем собственном доме, стирать с пузыря отпечатки, прежде чем засунуть его в холодильник. Значит, бутылку в квартиру принес кто-то другой, что и требовалось доказать.