VI
В общем, тот день оказался богат на сюрпризы. Но началось все с моего сна: в одну прекрасную ночь он изменился. Если раньше я был в нем один, теперь ко мне присоединилось еще одно действующие лицо девушка, стоящая на другом конце болота. Мне хорошо было видно ее лицо: молодое, смелое, привлекательное. Желто-соломенные волосы, яркие, до плеч. Слегка растянутые в улыбке губы в сочетании со строгими серыми глазами совсем не выглядели гротескно наоборот, дополняли друг друга, придавая портрету законченность. Девушка делала мне знаки, манила к себе. Вероятно, она пыталась показать безопасную дорогу или, может быть, обманывала, чтобы утопить окончательно. До самого пробуждения я нерешительно топтался на месте, не зная, как поступить.
Затем меня разбудил стук в дверь. Просыпаться не хотелось, поэтому я еще с минуту истуканом сидел на кровати, продолжая грезить. Желание узнать, решусь ли я последовать совету желтоволосой особы, усиливалось еще и совершенно реальным предчувствием, что эту девушку я должен хорошо знать.
Постучали еще раз. Нагло и требовательно. Так стучат, когда приходят с ордером на арест. Я вскочил. Девушка, болото, противоположный берег, куда я так стремился попасть, вылетели наконец из головы, уступив место одному-единственному вопросу: «Кто стоит за дверями?»
Обувшись (я всегда спал одетый, позволяя себе только разуться), я снял с предохранителя «ПСМ», но, подумав, что не следует мелочиться, заменил его на лимонку. Крадучись, прошел по узкому, пахнущему сыростью коридорчику.
Кто там? громко спросил я, почти крикнул.
Надя, послышался скрипучий голос.
Какая еще Надя?
Как какая? Хозяйка ваша.
Надежда Андреевна?
Я это! Я!
Моей хозяйке (она жила в кирпичном доме по другую сторону сада) было около семидесяти, и называть ее Надей человек моего возраста не мог.
Я дернул предохранительное
кольцо. Проволочные усики чуть слышно треснули, разгибаясь. Могло так статься, что за спиной у Надежды Андреевны стояли люди, руки которых сжимали рукоятки пистолетов. Пряча правую руку за спину, я щелкнул замком.
Надя действительно пришла не одна. Ее сопровождала такая же бабулька, как и она сама.
Извините, что мы тревожим вас в выходной день, сказала хозяйка.
«Денег что ли хочет, мелькнуло у меня. Показалось, что мало затребовала за жилье. Так этот сарай не стоит и половины того, что я ей отвалил».
Я не угадал. Нужны были не деньги, а физическая помощь. В доме напротив умерла женщина, такой же божий одуванчик, как и те, что пришли ко мне. Похороны должны были состояться в одиннадцать часов. Покойная жила совсем одна, и родственников у нее не было. Все, что от меня требовалось, это помочь еще нескольким добровольцам вынести покойницу из дома и погрузить в катафалк.
Меньше всего мне хотелось кого-то хоронить, пусть даже умершую своей смертью старушку, но отказать было неудобно. Пообещав прийти, я закрыл двери и стал вставлять на место кольцо гранаты.
В доме усопшей я появился, когда уже культовый чиновник с жесткой, торчащей, как подрезанный веник, бородкой, перескакивая через строчки, читал молитвы. Он явно торопился, и я подумал, что либо его ждали другие клиенты, либо он понимал, что здесь ему много не обломится.
По окончании обряда я и еще пятеро мужчин вынесли гроб на улицу и погрузили в автобус, выделенный предприятием, на котором старушка работала перед пенсией. Вся процессия состояла из нескольких человек, жителей ближайших домов. Посчитав свою миссию выполненной, я направился домой, но был бесцеремонно задержан мужчиной в спортивном трико.
Эй, куда? Мы без тебя ее до ямы не дотащим.
«Сделав доброе дело, не кайся», решил я и полез в автобус. Только на кладбище, когда стали закапывать могилу, я потихоньку отделился от кучки провожающих и, убедившись, что никто на меня не смотрит, пошел к выходу, потому что возвращаться вместе со всеми не хотелось.
Шагая по неширокому проходу, я удивлялся тому, что и после смерти люди часто продолжают выпендриваться друг перед другом убранством могил или пышностью похорон. И это в нищей стране, в то время как в богатых Соединенных Штатах покойники довольствуются одной каменной плитой, оград и тех нет.
Так, посматривая на кресты и прочие гранитно-мраморные атрибуты некоторые из них могли свободно претендовать на роль произведений искусства, я вдруг остановил свой взгляд на свежей, заваленной венками могиле. Понадобилось полминуты, чтобы понять, что именно привлекло мое внимание: на вершине холмика был установлен портрет улыбающегося человека с весьма своеобразным лицом. Портрет опирался на временную, обычно используемую до установки памятника табличку с начертанными черной краской печатными буквами: «Шамрай Сергей Михайлович. 01. 03. 1968 04. 06. 2005». Слабый ветерок чуть трепал траурные ленточки на венках. На одной такой ленточке желтым по черному было накарябано: «Капитану милиции Шамраю С. М. от коллег по уголовному розыску».
Я подошел ближе, присел на корточки возле холмика и протер глаза, отказываясь верить себе. Не помогло: с матовой застекленной фотографии на меня смотрело лицо Сёджа.