Я пришел не для того, чтобы передать потом от вас какое-либо приветствие тем господам, которых вы называете моими коллегами. Я должен сказать вам одну вещь. Вы, который поносите мою науку, который называет ее знахарством, пробовали ли вы когда-нибудь изучать ее?
Министр юстиции презрительно выпятил губы:
Мое время слишком дорого для того, чтобы
Вы судите, не ознакомившись с ней?
Я достаточно читал о ней
Книг?
Если не книг, то газет, чтобы
Газет?Разве по газетам вы судите о других вещах? Вы принимаете решения, основываясь на сплетнях, или вы вникаете в дело?
Рот министра юстиции сохранял прежнее презрительное выражение, но, отвечая, он несколько отвел в сторону глаза:
У меня нет никакой возможности заниматься всякими пустяками
Пустяками!Неужели вы считаете пустяком изучение законов нашей душевной жизни той части нашего существа, которая ставит нас на более высокий уровень в сравнении с животными? Вы назвали меня знахарем и мошенником. Я мог бы и с большим правом ответить вам тем же, но я этого не делаю, хотя у вас нет свидетелей, доктор, улыбаясь, показал на остановленный диктофон, а будь он, я имел бы бесспорного свидетеля того, что вы позволили себе выражение, позорящее мою честь. Но зато я требую удовлетворения!
На лице министра юстиции отразилась целая гамма настроений начиная с гнева и кончая изумлением. Его рука протянулась к кнопке диктофона, но остановилась на полдороге. Наконец он разразился смехом, как человек, который осрамился и готов признаться в этом всем, кроме себя самого.
Удовлетворения? В какой же форме должно быть это удовлетворение?
Вы должны согласиться, чтобы я проанализировал вас.
Господин Рейнбюрх широко раскрыл глаза; они стали похожи на маленькие бусинки из каменного угля.
Я должен согласиться, чтобы вы проанализировали меня? Уж не считаете ли вы меня уголовным преступником?
Скрестив руки на груди, доктор Циммертюр произнес глухим голосом:
Я отвечу вам цитатой из Гамлета: «Я сам, пожалуй, честен, дорогой Горацио, но я могу обвинить себя в таких вещах, что кровь застынет в твоих жилах!»
Его голос непроизвольно приобрел тот горловой оттенок, какой всегда слышался в нем, когда доктор начинал говорить с пафосом. Господин Рейнбюрх разразился почти искренним смехом.
Вы цитируете неверно, клохчущим голосом проговорил он, констатирую это как филолог, но все равно, вы забавный шутник! Случайно у меня есть свободных полчаса. Анализируйте меня, как вам это заблагорассудится, а результат сообщите в печать! Снять мне сюртук?
Доктор тихо и глубоко вздохнул. Вступление было тяжелым, но он достиг большего, чем смел надеяться. И во всяком случае, он на небольшой, небольшой шаг ближе к самой сущности проблемы!
Он начал производить анализ обычным способом, попросил пациента следовать ассоциациям, не заботясь о том, куда они приведут его, и тотчас же рассказывать обо всем, что всплывает в сознании. Господин Рейнбюрх беспрекословно слушался. Было заметно, что эта процедура забавляла его. Доктор закидывал умело выбранные словечки, как закидывают леску, но тщетно ничто не попадалось на его удочку. Господин Рейнбюрх отвечал не колеблясь на все вопросы, и спокойный поток его речи свидетельствовал о том же, что и обстановка конторы, что и свет из окна: integer vitae. Вдруг доктор прервал сеанс.
Довольно! сказал он. Диагноз таков: первоклассное психическое равновесие, необыкновенная наблюдательность, большая наклонность к порядку и изумительная память. Позвольте поздравить вас с такими необычайными преимуществами, а страну с таким министром юстиции.
Господин Рейнбюрх улыбался, видимо польщенный. Доктор раздумывал, и его мысли были очень невеселы. Тот шаг вперед, который, как ему казалось, он сделал, не привел ни к чему; анализ, на который он возлагал все свои надежды, не привел ни к какому результату; он топтался на
месте, кинулся в атаку и был разбит. Доктор как бы в тумане увидел личико со смелыми серыми глазами, увидел, как они потухли, как они наполнились безграничным отчаянием. Может быть, решиться заговорить о деле Герарда Рейсбрука? Есть ли у него какие-нибудь шансы достигнуть удачи там, где он потерпел поражение? Конечно нет но если он не сделает этого и если ничего не случится, выражение отчаяния неизбежно появится в серых глазах.
Что-то случилось.
Господин Рейнбюрх сидел с таким довольным видом, какой бывает у человека, который только что совершил свой первый полет и остался целым и невредимым.
Вы поздравляли меня с моей памятью, начал он, и вы были правы. У меня великолепная память, но
Он остановился, сдвинул брови и вдруг резко переменил тему:
Какое сегодня число?
Двадцать шестое, не задумываясь, ответил доктор. Запамятовали, ваше превосходительство?
Взгляд министра юстиции устремился в угол, и одними губами он произнес слово:
Суббота, пробормотал он, но пробормотал достаточно громко, так что доктор мог уловить его. Ранее понедельника специалист из Лондона не может быть здесь, а Донкебек Черт возьми!
И опять его взгляд устремился в угол комнаты. Из-за книжных полок виднелся небольшой кусок дубовой панели. Что это? Действительно дубовая панель? Доктор стал думать с интенсивностью одержимого. Если это не дубовая панель, так что же такое? С быстротой молнии он мысленно представил целый ряд возможностей и остановился на одной из них. Но если допустить, что он не ошибся, подводило ли это ближе к цели? Никто не мог знать этого, но во всяком случае, у него не было времени, чтобы разыгрывать Гамлета.