третье ответа не было; министр не торопился. Каждый день в приемной на Хееренграхт появлялась стройная молодая дама со смелыми серыми глазами. Но каждый день ее встречал все тот же отрицательный ответ; и с каждым днем ее взор, искавший на письменном столе доктора назначения срока аудиенции, становился все более и более напряженным. И двадцать пятое не принесло никакого ответа. Когда молодая женщина выходила из дома на Хееренграхт, она была вынуждена крепко держаться за перила лестницы. Наконец двадцать шестого, когда она потеряла уже всякую надежду, пришел ответ: министр юстиции его величества может принять доктора на другой день в одиннадцать часов утра.
Доктор! А послезавтра утром его его переведут в
Доктор задумчиво кивнул головой, погруженный в свои мысли.
Да, сказал он, господин Рейнбюрх не дал мне много времени! Но
Но вы верите, что можно спасти его? Скажите, что вы верите!
Доктор погладил ее руку. Его лицо было таким же симпатичным и добродушным, как физиономия старика на луне.
Дитя мое! Я хочуспасти его и потому верю, что смогу сделать это.
Но каким образом, доктор, каким образом?
На лице доктора вдруг появилось выражение необычайной хитрости. Он заворочал белками глаз, приподнял плечи и развел руками жест, который говорит: деловая тайна, дорогой друг, маленькая деловая тайна, дорогая моему сердцу маленькая деловая тайна!
Вздорная мысль! Больше ничего! гортанным голосом проворчал он. Вздорная мысль, больше ничего! Но, дорогая моя, я думаю
Его глаза скрылись под веками, а голос перешел в дискант. Когда Рашель Рейсбрук вышла, она крепче обыкновенного ухватилась за перила, и ее тело тряслось от истерического смеха.
4
Доктор Циммертюр, мигая и прищуриваясь, вошел в большую комнату с высокими окнами, на которых не было гардин. За педантично прибранным письменным столом сидел господин средних лет с лысой головой. Свет, вливавшийся через окна, наполнял каждый уголок, каждый закоулок; нельзя было обнаружить ни малейшей пылинки; вся комната, казалось, говорила: «Осмотри меня! Мне нечего скрывать, я пристанище неподкупного правосудия, мой господин его представитель, и его душа моя душа».
Доктор Циммертюр?
Ученый поклонился.
Вы просили аудиенции, сказал человек с лысой макушкой, пронизывая посетителя глазами, колючими, как бурав. Я дал вам ее исключительно по одной только причине. Я хочу предотвратить повторение вашего посещения. Если бы я не уважил вашей просьбы, вы, конечно, он смерил доктора взглядом, бросились бы к прессе, и прежде чем я успел бы изложить свое мнение, на меня накинулась бы целая свора бумагомарателей. Я изложу свои взгляды и надеюсь, что вы, как ученый или псевдоученый, честно передадите мои слова дальше. Для верности
Он остановился. Доктор подхватил нить разговора.
Для верности, вставил он, вы решили записать весь наш разговор на диктофоне. Не правда ли, вон там, кажется, мембрана диктофона?
Министр выпрямился. Его взгляд стал еще более колючим.
Гм-гм. Так вы это заметили! Вы человек наблюдательный но это ведь естественно, необходимо при вашей профессии. Вы правы. Я, как вы написали, являюсь другом научного прогресса и, во избежание всяких неожиданностей, приказал поставить здесь диктофон. Он может записывать разговор в течение получаса, ну а это меньше того срока, который я намерен уделить вам.
Он снова сделал паузу и нажал какую-то кнопку, очевидно для того, чтобы пустить диктофон в ход. С той стороны стола, у которой сидел доктор, раздался негромкий голос:
Диктофон прекрасно! Черт его знает, если Ха-ха-ха!
Фраза закончилась хихиканьем. Глаза министра, поставленные очень близко друг к другу, вспыхнули, и его подбородок от негодования задрожал, как будто его владелец что-то жевал.
Черт его знает, если не что? повторил он. Странный способ выражения даже у даже у так называемого ученого! Да, я говорю: так называемого.Только как такового я и согласился принять вас. Принимая вас, я принимаю депутацию знахарей всей нашей страны. К вам, главе депутации как в том смысле, что вы первый были приняты мной, так и в том, что вы являетесь представителем самой отвратительной формы современного знахарства, к вам я обращаюсь с приветствием, с каким нахожу нужным обратиться ко всем этим господам: берегитесь! Закон, представителем которого я являюсь, не потерпит какого-либо надувательства с вашей стороны. Руки закона
длинны, если бы даже
Если бы даже руки представителя были коротки, прошептал с другой стороны почтительный голос.
Министр юстиции подскочил со своего места.
Что вы сказали? Я сказал, что рука правосудия длинна, хотя иногда может показаться, что ваши пальцы длиннее. Вот это приветствие я и прошу вас передать вашим коллегам.
Господин Рейнбюрх надавил кнопку и остановил диктофон. Он привстал. Было бы невозможно дать понять яснее, что аудиенция кончена. Но министр ошибся в своих предположениях.
Доктор Циммертюр продолжал неподвижно сидеть на месте. Выражение его лица представляло собой неподражаемую смесь раздражения и добродушия.