Только после этого Семеркет по-настоящему осмотрелся в доме, увидев грязные тарелки, оставленные у очага, перевернутую мебель и разбитую глиняную посуду. Все это в точности напоминало ему собственный дом после того, как его оставила Найя.
Семеркет посмотрел на похрапывающего десятника и почувствовал укол жалости к этому человеку. Панеб жестоко страдал, это было ясно видно. Неприятно видеть, как кто-то так мучается.
Но это не помешало чиновнику воспользоваться подвернувшейся возможностью. Захватив в кухню свечу, он вынул сосуд из ниши, куда его бросил Панеб, поднес к подрагивающему пламени свечи и снова увидел совершенные контуры и сложные детали украшений.
Медленно поворачивая канопу, Семеркет заметил маленькие завитки рядом с дном остатки картуша, вырезанного на алебастре. Он знал, что в этот священный овал заключаются только имена фараонов, цариц и богов. Дознаватель невольно заподозрил, что картуш, возможно, выполненный золотом или серебром, как и остальные иероглифы, инкрустированные на канопе, нарочно выскоблили, чтобы нельзя было прочитать имя владельца сосуда.
Семеркет осмотрелся в кухне и нашел относительно чистую тарелку. Держа ее над пламенем свечи, он подождал, пока на ней не появилось пятно копоти, потом провел по пятну пальцем. Поднеся сосуд как можно ближе к свече, чтобы лучше видеть, он слегка потер пальцем картуш. И тогда на алебастре появились инкрустированные иероглифы, хотя и еле заметные.
Семеркет медленно прочитал их вслух.
Таусерт
Он никогда раньше не слышал такого имени, но еще одно движение запачканного черным пальца по картушу заставило появиться новый иероглиф.
«Божественная женщина», прочитал Семеркет. Таким символом обозначат женщину-фараона.
Кувшин не достался Панебу в наследство, понял Семеркет. Не был он изготовлен и в Куше. Кувшин принадлежал царице, к тому же правящей царице. И все-таки надо было убедиться, что этим подозрения справедливы.
Семеркет с трудом стал вытаскивать пробку, сделанную из ляписа. Она отказывалась подаваться, так плотно прилегали друг к другу две части сосуда. Молча сделав выдох и задержав дыхание, дознаватель снова потянул за пробку, на этот раз поворачивая ее и вдруг парик резной голубой фигурки сломался пополам. Семеркет неистово выругался про себя.
Пробка освободилась, оставив кусок каменного парика присохшим к краю кувшина. Комнату немедленно наполнил резкий запах лавровых листьев и сосновой смолы, такой сильный, что Семеркет забеспокоился как бы аромат не разбудил Панеба. Но тяжелое гулкое дыхание десятника все еще раздавалось в спальне.
Семеркет положил на пол сломанную голову Имсети, наклонил канопу к свече и заглянул внутрь. Как он и ожидал, внутри был предмет, завернутый в льняную ткань, напоминавший кусок гнилого дерева обработанная для сохранности
печень царицы Таусерт.
По опыту, полученному в Доме Очищения, Семеркет знал, что печень сперва высушили в соде, потом завернули в полоски ткани, затем поместили в эту канопу, а после налили в сосуд густую кипящую смолянистую смесь можжевельника и лавра. Судя по тому, каким резким был запах, дознаватель решил, что, кем бы ни была эта Таусерт, она умерла не очень давно. Странно, что он никогда не слышал о ней, не видел никаких надписей, где бы упоминалась эта царица, никаких стел с ее фигурами, никаких картушей с именем.
Канопу похитили из гробницы, это было совершенно ясно. Но кто же вор сам Панеб или торговец по имени Аменмес? В любом случае, Панеб должен был знать, что кувшин краденый. Это само по себе было преступлением, хотя многие знатные люди даже сами фараоны коллекционировали ради забавы могильные принадлежности древних династий.
Семеркет нагнулся, чтобы подобрать сломанную голову Имсети. Наклонив свечу, он капнул воском на место скола, а потом тщательно склеил дна куска пробки. Продержится, хотя и не вечно
Чиновник так сосредоточился на своей задаче, что, почувствовав прикосновение чего-то мягкого к ногам, громко задохнулся, подпрыгнул и почти выронил канопу.
На Семеркета глядела Сукис, явно недовольная его трусостью. Кошка насмешливо замяукала.
Боясь, что ее услышит Панеб, дознаватель приложил палец к губам, тщетно пытаясь заставить ее замолчать. Медленно двинувшись через комнату, где спал десятник, он вернул сосуд в сундук, откуда тот был извлечен. Семеркет надеялся, что утром Панеб решит, что сам положил канону туда и не станет слишком внимательно рассматривать сосуд, чтобы обнаружить на нем трещину или пятна копоти.
На цыпочках Семеркет вышел из комнаты, вернувшись к очагу, где горела свеча. Ровный гул дыхания Панеба все еще звучал вдалеке, и чиновник в сопровождении Сукис обыскал дом десятника. В приемной он нашел рабочую сумку мастера. В ней были медные резцы всех размеров, шила, кисти из свиной щетины, деревянные колотушки. Ничего, сделанного из голубого металла.
Вернувшись в кухню, Семеркет услышал протяжное мяуканье Сукис. Подняв свечу, чтобы лучше осветить комнату, он увидел кошку перед лестницей, ведущей в подвал. Животное быстро исчезло в темноте.
Чиновник последовал за ней. Он поймает ее и быстро уйдет. Оглядевшись в подвале, он увидел обычные пожитки запечатанные кувшины с пивом и вином, старую сломанную мебель, запасное постельное белье, мешки пшеницы и хмеля. Но там находилось и нечто странное: в дальний угол явно преднамеренно свалили много разного барахла.