трех дней. Какие следы убийства, представленного Тицианом аллегорически на своем полотне, сохранились в Авогадории? Этот вопрос не давал Виргилию покоя.
Сперва чиновники Авогадории вовсе не были расположены допускать в свой архив кого попало. Но тонкий подход вкупе с даром переговорщика Мариетто сделали свое дело. В конце концов те почли за честь принять в своих стенах «представителя сословия адвокатов» Парижа. И вскоре парижский адвокат со своим «венецианским ассистентом» оказались перед кипой дел, содержащих все убийства, зарегистрированные в Светлейшей, начиная с 1570 года.
Отыскать среди сотен дел жертву, с которой заживо сняли кожу, вот уж поистине тринадцатый подвиг Геракла, проворчал Виргилий.
И все же, засучив рукава, взялся за первую связку, относящуюся к 1570 году. В Венеции совершалось меньше преступлений, чем в Париже, но порой они принимали весьма необычные формы: ревнивый муж выбросил изменницу-жену за борт гондолы посередине Большого канала или один брат столкнул другого в колодец, спустив ему на голову медное ведро. В остальном о tempora, о mores преступления были схожими, отвратительными и кровавыми, где бы они ни случались: в Париже, Венеции, Лондоне, Лиссабоне, Истамбуле, Праге, Амстердаме или Севилье. И в основе их те же ревность и жадность, яд и кинжал, животные инстинкты и психические отклонения.
Кажется, нашел! закричал вдруг дрожащим голосом юный художник, оторвавшись от бумаг, и сунул Виргилию написанный от руки текст.
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА РАБА ЭБЕНО АВОГАДОРИ И СОВЕТОМ СОРОКА:
Твое имя?
Эбено. По крайней мере так нарек меня первый владелец, купивший меня ребенком на невольничьем рынке Александрии Египетской.
В каких отношениях ты был с куртизанкой Атикой?
В течение двух лет я был ее рабом.
Известно ли тебе, почему ты предстал сегодня перед нами?
Потому что моя госпожа Атика была убита две ночи назад.
Это ты ее убил?
Нет. Я никогда бы этого не сделал. Это была добрая и великодушная госпожа.
Как ты объяснишь, что Нанна, куртизанка, как и твоя госпожа, застала тебя вчера утром у изголовья твоей хозяйки распростертым в луже ее крови?
Позавчера моя хозяйка устроила небольшой прием у себя дома, но пожелала самолично принять гостей. Почему, мне неизвестно. Она отпустила меня на весь вечер. Я воспользовался этим, чтобы побывать в квартале Святого Николая покровителя нищих. Там есть таверны, которые посещают моряки, я люблю поговорить с ними, потому что иные бывают на моей родине, в Африке.
Можешь ли ты назвать кого-нибудь, с кем ты говорил и кто мог бы подтвердить твои слова?
Может ли кто-нибудь подтвердить, что ты действительно был в квартале Святого Николая покровителя нищих позавчера вечером?
Я говорил с матросами, но имен их не знаю. Мне неизвестно, все ли они еще в Венеции или вышли в море.
Значит, никто не может подтвердить, что ты говоришь правду?
Нет.
Что было дальше?
Я вернулся в дом хозяйки, когда пробило полночь. Подходя к дому, я видел, что в ее комнате горят свечи. Я решил, что гости еще не разошлись. Но, войдя, не услышал ни единого звука.
Затем?
Я направился к ее спальне. Дверь была нараспашку. Тогда-то я и увидел ее мертвую.
Как она умерла?
С нее содрали кожу. Она потеряла всю кровь.
А как ты узнал почтенную куртизанку Атику, ведь ее лицо тоже было обезображено?
По кольцам на пальцах. С нее сняли кожу, но не драгоценности.
Как ты поступил дальше?
Я бросился на пол у ее постели и принялся рыдать.
Почему ты никого не предупредил? Почему не позвал ночных сторожей или квартальных?
У меня не было сил. Я был в отчаянии.
Сколько времени провел ты у ее постели?
Не знаю. Много. Пока не пришла синьора Нанна.
Последний раз спрашиваем: ты убил свою хозяйку, куртизанку Атику?
Не я, клянусь.
Записано в Венеции 9 августа в год от Рождества Христова 1574-й.
Виргилий прочел протокол и задумался. Драма, свидетелем которой стал Тициан Вечеллио, произошла два года назад, летом. Раб Эбено был допрошен 9 августа, на следующий день после задержания. Следовательно, его хозяйка умерла от рук палача до наступления полуночи 7 августа 1574 года.
Друзья договорились встретиться перед домом Тинторетто на Мавританской набережной. День выдался жаркий, но не чрезмерно. Мариетто и Виргилий пришли к месту встречи первыми и решили посидеть на солнышке у воды. В воздухе, как обычно, кружился пепел и висел отвратительный запах.
И все же то ли потому, что погода стояла чудесная, то ли потому, что кое-что стало проясняться в деле, которым он занимался, то ли потому, что Венеция сверкала великолепием, а сын Тинторетто становился ему все дороже, Виргилий решил просто наслаждаться настоящим и ни о чем не думать. Но приятной паузе вскоре пришел конец, когда четверть часа спустя подоспел Пьер. На его обычно жизнерадостном лице была печаль. Нетрудно было догадаться, что его заботило.