Постепенно зал стал пустеть. Ник и Петрус терпеливо сидели за своей ширмой в ожидании шейха. Он не замедлил появиться.
На вас снизошло откровение? тихо спросил он Ника, опустив глаза и перебирая четки. Ник удивлено посмотрел на него. Он ожидал, что шейх что-то скажет ему, а оказывается шейх считал, что присутствие на суфийском представлении должно дать прозрение именно ему. Собственно говоря, так оно и произошло, удивился про себя Ник. Видимо, шейх это понял. Он улыбнулся и, ни слова не говоря, сделал знак следовать за ним. Не успели Ник и Петрус прийти в себя после мистерии, как уже оказались выставленными на улицу. Сафар, с отреченным от низкого земного бытия видом, уже ждал их там.
Они прошли изрядную часть персидского квартала, правда, идти пришлось медленно, свет на улицу попадал только из редко освещенных окон, уличного освещения не было. На их счастье, светила полная луна. «Полнолуние, подумал Ник. А ведь Лили говорила, что в полнолуние ее интуиция делается острее. Интересно, что она сможет увидеть так
все странно в этом расследовании».
Глава 15
Почему-то она вдруг увидела большую комнату, обставленную по-деловому, но с роскошью, высокого человека, стоявшего возле окна и смотревшего на этот город.
8 сентября 1826 года император Николай I, высокий, худощавый, с прямой спиной, стоял в своем кремлевском кабинете Чудова дворца перед огромным письменным столом, на котором бы разложен план Москвы. Триумфальные ворота у Тверской заставы были почти закончены, как раз к коронационным торжествам, но предстояло сделать еще многое, чтобы древняя столица, наконец, оправилась после наполеоновского нашествия. Император любил Москву, она не была связана в его памяти ни с какими темными страницами. И Сенатская площадь была не в Москве.
Высокие напольные часы пробили четыре раза. С последним ударом отворилась дверь кабинета и в ней появился малорослый человек с тучным туловищем на толстых ногах и с короткой шеей, на которой вполне уместно выглядела большая голова с начесанными вперед и немного по моде растрепанными волосами. Всем своим видом он походил на филина с неожиданно выросшими ногами. Это был генерал Дибич, сподвижник самого Аракчеева, доставшийся императору в наследство от брата, императора Александра I.
Он ввел в кабинет Пушкина, изрядно потрепанного после четырехдневной дороги из псковской деревни, откуда тот был срочно вызван для аудиенции с императором.
Не беспокоить! отрывисто бросил император генералу и подождал, пока за тем закрылась дверь. Потом он приложил палец к губам и сделал знак Пушкину следовать за ним.
Пушкин встряхнул головой, боясь, что усталость после длинной дороги и нездоровье от простуженности помешают ему внимательно слушать императора. Пока фельдъегерский экипаж мчал его в Москву, какие только мысли не приходили ему в голову! 3 сентября, в полночь, Пушкин вернулся от Осиповых и застал у себя с нетерпением ждущего его курьера от псковского гражданского губернатора барона Адеркаса, надзору которого он был поручен. Губернатор принимал его как в личной резиденции, так и в губернаторской канцелярии, бывал Пушкин и на балах, устраиваемых губернатором для местного света и однажды даже осчастливил псковское общество эпиграммой на Адеркаса:
его ссылки. И вот за ним прислали. Фельдъегеря с императорским предписанием. Так возили с фельдъегерем и в главный штаб императора арестованных по политическим преступлениям. Трясясь по уже расплывшимся от осенней грязи дорогам, он перебирал в памяти все свои прегрешения. От всех этих дум ему становилось не по себе. То ему казалось, что он будет тот же отправлен в Сибирь. И уже содрогался от ужаса и вспоминал бедного Кюхельбекера, виденного им по дороге в ссылку на тракте. А то и вовсе мерещилась виселица с покачивающимся на ней человеком в сюртуке и с бакенбардами. И ворона, сидящая на перекладине виселицы.
Он покорно пошел за императором.
Ты, Пушкин, ведь православный? вдруг неожиданно приглушенным голосом спросил император, смотря на него в упор своими холодными колючими глазами.
Да, ваше величество, растерянно ответил Пушкин.
И готов послужить отечеству? продолжал Николай, сверля Пушкина стальным взглядом.
Да, ваше величество, недоумевая, отвечал тот.
Император нервно потер руки. Явно, в этой встрече что-то было не так. По крайней мере не так, как ожидал Пушкин.
Слушай меня, Пушкин, внимательно. Все думают, что тебя привезли ко мне из-за того, что ты был в немилости. Это хорошо. Но у меня к тебе наиважнейшее дело, о котором не должна знать ни одна живая душа.
Император подошел так близко к Пушкину, что тот почувствовал на лице его дыхание. Николай стоял чуть склонившись, из-за своего высокого роста, и издалека можно было подумать, что это беседуют два близких друг к другу человека. Наступило тягостное молчание, как будто Николай в последний раз взвешивал, стоит ли ему говорить Пушкину то, что он собирался сказать. Тридцатилетний русский император с немецкой кровью собирался доверить свою тайну двадцатисемилетнему русскому поэту с африканской кровью.