Штандарты двух этих несчастных были немедленно спущены, и таким образом я узнал, какой же герб принадлежит моему другу Гурго. Оказалось, что его герб представлял собою лунный серп, лежащий подобно лодке, изображенный на овале, повернутом широкой частью вверх. Я подумал, что надо будет позже спросить у кормолапа, что означает это изображение.
Остальные кандидаты продемонстрировали не только вполне понятное рвение, но и достаточную ловкость. Я был обрадован тем, что в числе первых оказался мой друг. И радость моя не лишена была некоторой доли эгоизма: теперь он действительно войдет в Тайный совет, еженедельно заседающий в присутствии Гольбасто IV. А это означало, что партия моих друзей в совете возрастет вдвое: к главному секретарю Рельдреселю прибавился кормолап Гурго. Правда, партия моих врагов по-прежнему намного превосходила ее: об адмирале Болголаме и казначее Флимнапе я уже сообщал; генерал Лимток, обер-гофмейстер Лелькен и верховный судья Бельмаф по самым разным причинам стали моими ненавистниками. Некоторые причины вызывали у меня недоумение. Так или иначе, увеличение числа моих друзей и сторонников в высшем органе при дворе не могло меня не радовать. Кроме того, я все еще надеялся, что его величество никогда не забудет о моих военных подвигах.
Сразу после состязаний в прыжках на канате было объявлено о начале испытаний с шестом. Как уже было сказано, эти испытания проводились без свидетелей. Император Гольбасто Момарен, его супруга Атевазиле и первый министр, совершенно серая личность, имя которого стерлось из моей памяти, торжественно прошествовали во дворец. За ними следовали соискатели трех ниток все участники прыжков, за исключением двух неудачников, чьи похороны должны были состояться нынче ночью.
Спустя какое-то время звук труб, который едва донесся до моего слуха, сообщил об окончании испытаний с шестом. Из центральных ворот дворца в сопровождении герольдов вышли один за другим победители: Рельдресель, Болголам и Гурго, получившие соответственно синюю, красную и зеленую нитки.
Это, разумеется, порадовало меня еще больше, ибо усиливало позиции моих друзей в Тайном совете.
Увы. В своих радостных надеждах я жестоко ошибся.
Вскоре после состязаний на канате гнев Гольбасто к моей персоне достиг небывалой высоты. И поводом стал один мой неосторожный поступок во время случайного пожара в императорском дворце; поступка, за который я, впрочем, ничуть себя не осуждал . То есть, возможно, мне следовало бы накануне проявить воздержание и не пить так много вина. Тем более вина дареного, а не поставленного обычным порядком. Но, согласно здешним обычаям, я бы тяжело оскорбил дарителя, если бы не выпил немедленно все десять бочек игристого напитка, доставленного, как говорилось в сопроводительном письме, «в знак искреннего восхищения беспримерным мужеством Куинбуса Флестрина, героически расправившегося с вражеским флотом». Десять бочек составили что-то около пяти пинт всего-навсего. Я никак не ожидал столь мощного мочегонного эффекта.
С другой стороны, если бы не этот эффект, императорский дворец непременно сгорел бы. Но, как уже было сказано, его величество весьма разгневался за осквернение покоев его супруги Атевазиле. И этот мой проступок стал, похоже, последней каплей, переполнившей чашу высочайшего гнева. Скверный каламбур, но такова истинная картина происшедшего.
Но об этом я узнал не сразу. Тогда же, непосредственно после гашения пожара описанным оригинальным методом, я пребывал в обманчивой уверенности в неизменной и даже усилившейся императорской милости. Как же иначе: это именно я спас государство от поражения, многократно усилив его, и именно я спас множество жизней от неминуемой и ужасной гибели в огне! О неаппетитности метода
я сейчас думал даже с усмешкой.
Словом, в таком вот безмятежном расположении духа я гулял по Мильдендо, перешагивая через стены и дома, заглядывая в окна верхних этажей, знакомясь с обыденной жизнью маленьких человечков, чьим невольным пленником сделала меня судьба. Иной раз я совершал немалые переходы в соседние города и деревни, где тоже видел немало любопытного. Мне было интересно наблюдать за тем, как паслись в зеленых лугах многочисленные стада коров, каждая размером с нашу мышь; как отважные рыбаки выходили в море на добрых сто ярдов от берега; что же до лодок, то самая большая из них вряд ли превышала размерами мой башмак.
Удовлетворив свое любопытство, я возвращался вечерами к себе, огибая столицу с запада или востока в зависимости от маршрута моего путешествия.
Вот так однажды, после прогулки к ближайшей деревне (там угощали меня местным вином, необыкновенно тонкого вкуса; я ограничился одной лишь бочкой, что-то около полупинты) я обратил внимание на оживление, царившее во дворце Гольбасто Момарена. Горели факелы у входа, окна в правом крыле были ярко освещены. Я вспомнил, что сегодня должно было состояться очередное заседание Тайного совета, и остановился, чтобы полюбоваться на то, как разъезжаются по своим домам самые влиятельные особы государства, сопровождаемые многочисленными слугами и телохранителями. Зрелище это меня всегда восхищало своей пышностью и, одновременно, сходством с механическими игрушками, которые я видел в Англии. Я вытащил из кармана подзорную трубу и принялся увлеченно рассматривать эту удивительную картину.