И потекли разговорчики.
Проводница, будто почуяла, заглянула в тамбур, да как на своих: пейте хлопцы, теперь можно, только «бычки» в окно.
Ивану, что ж, понятное дело, захотелось чубарому выложить всю правдуматку: видал как оно без папаши, как «амоны» прикладами потчуют интеллигентов? Ты мне тут про перпетумы бакланишь, а в жизни все просто: не уловил момента, не просек ситуацию получи в дыхало.
Царствие твоему папаше небесное, качает Ивана; ноги расставил широко. Не рви сердце. Он, может, и ушел оттого, чтоб ты своей башкой покумекал, куда тебе лыжи вострить по жизни. Убивать, зема убивают не так
Закружилось вокруг Ивана, запел ветер в окне, колесные пары под железным полом в такт ветру: тудундудун, тудундудун.
Давай, зема, третий помянем пацанов.
Попутчик выпил вдумчиво выпил. Так Ивану показалось. И проникся он.
Завидуешь, говоришь? Может и правильно Оно знаешь, как жить хорошо, знаешь?
После знакомства с ОМОНом парень совсем скис. Коньяк же не взбодрил, но взбаламутил его. Он забыл про свою челку, курил одну за другой и все порывался чтото сказать. Но Иван клал ему мосластую ладонь на плечо и, как бывает среди двоих, когда один слаб, а другой крепок, снисходительно хлопал его: такто, братела, не катит твой умняк.
Читаешь умные книги? спросил Иван.
И чубарого прорвало:
Все это вранье вранье! Отец верил, учил меня, но где истина? Болконский! Князь! Какой нах князь? Нет теперь князей. Одно быдло кругом! И я среди этого быдла
Э, брат, чето ты гонишь.
Вы ты читал Мальтуса? Ах, извини Был такой попфилософ. Гитлер взял за основу его теорию. Ну, еще Гегель и Ницше, но это сложно Суть проста. Война есть благо для человечества всех лишних к стенке, на эшафот к чертовой матери извините! Народ сам виновник всех войн. Не власть, не деньги, а народ! Расплодились жрут, пьют! Женщины! Дааа! Наташи Ростовы, все эти «тургеневские», которых нет теперь и, вообщето, не было никогда
Иван оторопело слушал, но чувствовал, как горячо стало в затылке и заходило под кожей щек. Но молодой человек будто понял, что хватил лишнего и, сбавив тон, вновь перешел к своей размеренной сказительной речи:
Я тебе честно как на духу вот вернусь со свадьбы и пойду в военкомат. Уже решил. Мать, конечно, будет в истерике Но я пока ничего не говорил А что?.. Мне кажется, только война может научить жизни, и только так можно стать мужчиной. Ты, извини, может я не прав? попутчик смутился. Ну, я просто хочу испытать себя, если на гражданке ничего из меня не получилось. Смогу ли я воевать,
убивать и так далее.
Чего так далее? Иван глянул бутылку на просвет, плескалось на донышке.
Ну, смерть и он не нашелся, что еще сказать. Наверное, это чтото страшное? Но но давайте вспомним Толстого! он поборол смущение и, уже не глядя на Ивана, подставив лицо под струю воздуха из разбитого окна, стал говорить, перейдя на «вы»: Вы помните сон Андрея Болконского перед самой его кончиной, помните?
Смутно, ответил Иван и влил в себя остатки коньяка.
Он боялся того, что за дверью. Там было страшное оно смерть! Смерть ворвалась в комнату, и князь Андрей подумал, что, ведь он спит и нужно проснуться; и когда он проснулся, так ясно представил себе свой сон и понял, что смерть это пробуждение от жизни не более того!
Смерть, выдавил Иван, это когда мозги по броне разбросаны и воняет говном из твоего разорванного брюха.
Я имел в виду смерть духовную смерть, как пробуждение к новой жизни!
А я другой не знаю, только ту когда воняет, сказал Иван. И стало ему ужасно обидно, что эти глупые разговоры некстати напомнили ему о том, что он собирался забыть, и мысли о новой его жизни, мечты, добрые фантазии вместе с ветром вылетели в разбитое окно и растворились в лунной ночи.
Темень и мрак уже отступили, и фиолетовое утро постепенно становилось голубым, и гдето далеко впереди на востоке вотвот готовилось выбраться изза горизонта солнце.
Попутчик еще говорил о своем, но вяло.
Иван не слушал его.
Вдруг мелькнул за окном столбовой километр. Иван загадал: если следующий столб будет с цифрой девять, значит значит, все устроится, все образуется! Пока ждал заветный столб, заслезилось в глазах от ветра. И не заметил циферок. Еще километр. Снова не разобрал. Иван стал тереть глаза, и потекло по щекам, и все стало мутно. Будто пеленой окутало мир: окно, столбы с километрами и прокуренный тамбур, и первое утро новой его жизни
Поезд прибыл на вокзал.
С тяжелой от бессонницы и коньяка головой ступил Иван на перрон. Его толкнули в плечо. Недоспавшие пассажиры с баулами спешили в город, кивали проводнице. Та равнодушно желала в ответ счастливого пути. Иван двинулся вместе со всеми, но кольнуло в ногу. Он присел перевязать тугую шнуровку и в этот момент сверху раздалось знакомое:
Извините, приехали, а меня и не встретили. А вас?.. А я, знаете, не люблю, когда встречают, но хорошо, когда провожают, это обнадеживает, правда? Не замечали? Вы на троллейбус или маршруткой? А я, знаете, на такси поеду. Не хочется с народом толкаться: злые все утром на работу, по делам, за добычей.