Ты че, это тебе ж лежать?
Спи, нах
Аа, понятно, засопел в подушку Витюша.
В туалетной комнате лампа на потолке. Светит тускло желчно как свечи огарок. Зеркало. Ивану вдруг страшно стало; но, переборов себя, подошел
и глянул. Мать честная! Эка его укатало мертвец на ходулях. Провел рукой по щеке. Сухая щека, колючая. Кожа желтая. Взгляд не волчий потускнела зелень дикая. «А что ж я хотел? Сам подписался» Но не про Жорку подумалось Ивану. Будто отлегло, будто ушло старое. Той пулей десятой вышибло ему не память, а так словно перевернуло с ног на голову. И не разобраться без литры, как сказал бы старший Болота. Матери Иван не сообщал о своем ранении. Но знал, что должны были ее оповестить. Подумал, что завтра и позвонит сам. Сердце ведь у матери. Жорка а теперь еще и он. Как бы не случилось дома беды.
Знамов!
Иван вздрогнул от неожиданности.
Ты што это удумал? Тебе лежать, постельный режим только операцию. Нука, быстро в палату!
Иван неловко обернулся, звездочки цветные брызнули с потолка.
Лариса рыжая. Глаза в стороны «плюсминус»; кудряшки лезут изпод белой накрахмаленной шапочки.
Он ведь забыл она дежурила сегодня Кольнула быстро и убежала. Глаза красные у нее были, как будто зареванные. Иван еще подумал про себя, может, обидел кто: у покоцанных не залежится цепляют по жизни все, что шевелится.
Тебя обидел кто? а сам придерживается за раковину. Вспомнил, как она ему утку совала, потупил взгляд.
Переборол смущение, посмотрел на женщину.
Глаз один у Ларисы выпучился что у рыбы, а другой закатился под веко.
Некрасивая.
Но тут она руки подняла к голове и стала поправлять волосы: кудряшки строптивые прячет под шапочку. И похорошела натурально повела обтянутым задком, белым халатиком.
А ты защитишь? не строго, но уже игриво спросила она.
В палате наслушается Иван разговоров про Лоркумедсестру, потом подушку худую мнет, прячется от уличного фонаря и разгоравшегося желания. Да разве ж уснуть молодому после таких фантазий?
Слыла Лариса женщиной доступной и любвеобильной; не взирая на свою перезрелость, пользовалась она успехом у всех этих хромых, кривых, продырявленных. Госпитальные обитатели перли напролом: ни одной не пропустят, чтоб не облапить голодными взглядами, раздеть бессовестно до волнующих кружев. Но, как известно, чаще рвется там, где тонко, мнется там, где мягко. Мяли Лору в перевязочной, тискали объемные ее формы худосочные жалельщики, а потом хвалились друг дружке: кто там и сколько набросал, да чего нащупалразглядел впотьмах.
Рыжая никому не отказывала. Мягкой была женщиной Лора «плюсминус».
Иван, теряясь, стыдясь бессовестных своих мыслей, спросил невпопад:
Позвонить надо матери. А то у нее сердце От тебя можно?
Иному человеку двух глаз много: вроде зрячий ни минусов, ни плюсов, а весь мир перед ним, как через тонированные стеклахамелеоны. Раздражает притушится свет. Зрячесть его только ему одному и полезна, видит человек не дальше собственного носа. Большинству так комфортно зачем забивать голову фонарями с неоном?
Да еще звук приглушить если!..
Так долго проживешь счастливо. Так все живут. Прапор одноглазый тоже о комфорте печется. Не позорно так своя рубаха ближе к телу. А чужое
У Ларисы рыжей может и красные веки от «чужого» кто ж знает?
Иван заметил, как она смотрит рыбьим выпученным. Хотел Иван о душе поразмыслить, но колыхнулись перед ним тяжелые ее груди, лифчик белый изпод халатика просвечивается.
Хоть кричи не думается о душе солдату.
Лариса, женщина понятливая, обхватила Ивана под мышки и сильно, уверенно повела его по коридору. Защитник, куда уж!.. Но пообещала, что на следующем ее дежурстве возьмет она заранее ключи от кабинета, где телефон. Только, чтоб Иван никому, а то неприятности у нее могут быть. Главный, докторочкарик, страсть как не любит, чтобы звонили с казенных телефонов.
Утро началось, как обычно, с обхода.
Ивану пригрозили, что если он будет нарушать постельный режим, то а чего будет, Иван и не понял понаучному было. Дальше Витюше досталось: доктор пообещал еще раз кто будет замечен с курением в палате, сразу на выписку к ядреней фене, в свою часть долечиваться.
Рыжая прячется теперь за доктора.
Витюша губу закусил, теребит бантик бинтовой на запястье.
Стуканула, сквозь зубы Витюша.
«Позвонишь теперь, как же, в свою очередь подумал Иван. Чегото да будет».
После обхода прапорщикавианаводчик ушел на волю, попрощавшись со всеми.
Тащитесь, пацаны.
Треснутым стеклом дзынькнули за ним расхристанные палатные двери.
В обед к ним подселили новенького.
Только тарелки убрали, укладывались на тихий час. Двери не дзынькнули, но шарахнулись с отчаянным стоном. Вкатилось в палату «тело». На двух ногах, с головой и руками.
Иван из дальнего угла глядит. Покоцаное «тело». Рожа вся в зеленках, пластырях и черных точках: такие отметины остаются на лице от близких пороховых разрывов.
Не верит Иван своим глазам знакомое «тело»!
А че, я думал там, тоска а тут? Я первый раз в таком кайфе. Телок, мама не горюй!
Ксендзов! Маленький солдатик Ксендзов
Вот так дела.
Ивана не узнать издалека сразу. Он не спешит голоса не подает, но уже предвкушает, как удивится и разорется сейчас же болтливый сапер.