Этого солдата надо лечить лечить сильно, чтоб бегал. Будет? Хорошо. Парень себя не пожалел. Он Ваську спас. Мы с Васькой от Ботлиха. Жена пирожков наготовила, супу. В ноги, в ноги пареньку, как говорится.
«Слава богу, успели. Не зря, значит», подумал Иван и забылся дремучим сном.
Приснился ему калмык. Будто ползут они по полю, спешат. А у Ивана ног нет, и волочится за ним по земле синее дымящееся Глянул, кишки его вытянулись, как веревки, брошенные кемто впопыхах. Иван стал их подтягивать и обратно запихивать: пихает, а они не лезут в живот места не хватает. Раздуло Ивана как барабан. Савва смеется. Иван ему: «Чурка, чего мою винтовку не взял? Потом же чистить!» А Савва: «Злой, как собак, но брат, брат, брат» И колокола отовсюду донн, донн
Открыл Иван глаза, приподнялся на локте.
Из окна фонарь ему в глаза. В палате зелено от трескучего неона с полтолка. За столом игрокикартежники. Шушукаются, сдают на новый кон.
Доброе утро, славяне.
Прапор карты бросил. Витюшадобряк кистью, белым обмотышем, затряс.
Проснулся Так вечер Лариска рыжая придет колоть, «плюсминус» которая.
Авианаводчик снова колоду тасует.
Похаваешь? На
глюкозе только мочой исходить. Холодное осталось с ужина.
Наелся Иван до отвала, так что до тошноты. Затолкал в себя слипшихся макарон, котлетку припеченую с загустевшим жирком.
За столом игра вовсю. Раскурились надымили. Вдруг дверь открылась, и вошла в палату медсестра.
Про рыжую медсестру говорили в госпитале всякое и нехорошее тоже.
Но «рыжая» гордо заходила в палаты, повиливая обтянутым выпуклым задком, распихивала по луженым глоткам таблетки, ловко колола в худые задницы. На пошлость кривилась снисходительно. Даже дружный похабный гогот не мог смутить ее. Была она некрасива: перезрелая годам к сорока, как вино в бутылке, что откупорили, но все не допили: вкус уж не тот, и крепость слаба, но аромат еще остался.
В руках у медсестры поддончик со шприцами. Шагнула. Халатик с коленки. Белая коленка пухлая ароматная. Зачесалось у Ивана в ноздре. Народ за столом окурки в банку ныкать.
Ну, што, басурмане, опять?.. Все, пишу рапорт на вашу палату Курить в туалете! Гаворено же, говор у рыжей южнорусский мягкий. Но голос строгий. Прапорщик, ну вы же взрослый человек.
И тут Иван понял, почему рыжую прозывали между собой «плюсминус». Косила она одним глазом, да так сильно, что и не разберешь сразу в какой смотреть. Оттого и казалась она некрасивой, порченой что ли.
Прапор обиженно:
Я что, воспитатель им? Сколько просил, переведите в офицерскую палату.
Подобрела рыжая Лариса.
Мест нет. Потерпи. Тебе выписываться скоро Хватит курить! замахала она свободной рукой, халатик задрался высоко. Изза стола жадные взгляды щупают голые коленки.
Не сдержался Иван чихнул, в затылок торкнуло.
Ачхайхх!
О, точно! Я ж говорю, прапор пересел на свою койку, штаны потянул вниз. Ну, Ларисочка, колите. Моя жопа ваши руки не забудет никогдаа! пропел он последнюю фразу. Да не в ноту.
Гогочут «басурмане».
Дошла очередь до Ивана. Он к окну отвернулся. Фонарь с улицы плещет по глазам. Зажмурился. Шумит, веселится палата:
Лора, е мое, сегодня больней, чем вчера.
А мне понравилось, можна хоть сколька.
А погладить?..
Описаешься от радости, слюнки подотри.
Над Иваном звенитразливается малиновое:
Ну, што, Ванюша? Капельницу сняли. Поел? Смотрю, тарелки у тебя, и снова как во сне: Стыдный, ты, наш.
Она умеет! голосят «басурмане».
Молчите там, а то завтра скажу старшей, она вам навтыкает. Вот так, Ванечка, рраз, шлепок по ягодице, спиртом запахло. Иван вздрогнул. А и не больно. Чего ты? Все. Герой, а укола боишься.
Иван, не поворачивая головы, потянулся к трусам, рука его и легла нежданно в теплую ладонь медсестры. Замер Иван. Сжала Лора его руку своей несильно и отпустила. Ивану горячее ударило в пах, потом в грудь. И колокольчики дзиньдзинь по вискам.
Нащупал резинку.
Лежит все так же носом к окну. Не повернется.
Ты только не вставай. Нельзя тебе пока Утка нужна? Подать?
Сам, буркнул Иван.
Угомонились, наконец, в палате.
Уснул и Иван.
Сытно спалось ему. Снились макароны и котлетка. На столе в банке тюльпаны. Иван знает, что цветы предназначены Болотникову старшему, он же воининтернационалист. Но думает Иван, что Болота далеко: пока он доберется до него, завянут тюльпаны. Вдруг Витюша сует кипятильник в банку вода булькает, кипит. Иван со страхом понимает, что сейчас сварятся цветы. Сует пальцы в банку. Не обжигается, но будто обняло его чьейто теплой рукой. Он наверняка знает чьей, но думает, что ему только кажется так. Схватил цветы; чтоб никто не видел, встает с постели ему ж лежать положено до первых листьев. В коридоре темно, огонек далеко горит. Слабый огонек, но Иван знает, что ему туда, туда. Идет Вот и она, сидит за столомдежуркой. Его невеста Да, именно! У него должна быть свадьба. Ради этого он попал в госпиталь, ради этого Со спины он узнает рыжую Ларису. Она поет голосом прапораавианаводчика: «Любимый, мой родной любимый, мой родной»
Первых листьев Иван прождал ровно три дня.
Погода испортилась, тополь закидало поздним липким снежком. На исходе третьего, как стихло в палате, скинул он ноги с постели и встал. Пошатывает. В голове шумит. Отощал Иван за две недели капельниц. Ноги свои рассматривает: коленки торчком два мосла. Пижаму натянул и шагнул к выходу. Витюша с соседней койки спросонья вскинулся.