Иногда, просыпаясь в своей комнате, я представляла себя в охотничьем домике и испытывала горькое разочарование, оглядываясь кругом и видя обои с голубыми розочками, белый кувшин для умывания и таз, деревянный стул с прямой спинкой и текст на стене: «Забудь о себе и живи для других», написанный тетей Каролиной. Там же продолжала висеть картина, изображавшая золотоволосую девочку в развевающемся белом платье. Девочка танцевала на узкой тропинке на скале, над обрывом. Рядом с девочкой художник нарисовал ангела. Картина называлась «Ангел-хранитель». Развевающееся платье девочки совсем не было похоже на вечернее одеяние, которое я носила в охотничьем домике, и хотя я была не так привлекательна, как девочка с картинку мои кудри не отливали золотом, а Хилдегарда совсем не была похожа на ангела, я связывала сюжет картины с моим приключением. Она была моим ангелом-хранителем, когда я была готова упасть в бездну, в объятия безнравственного барона, переодевшегося Зигфридом. Это напоминало одну из лесных
сказок. Я не могла забыть его, я хотела видеть его снова. И если бы я владела косточкой желаний, сейчас мое желание, несмотря на ангела-хранителя, было бы тем же увидеть его снова.
Могла ли я смириться с моим унылым существованием?
Мистер Клис поселился с дочерью Амелией рядом с нами. Это были добрые и приятные люди, и я часто заходила в лавку, чтобы повидаться с ними. Мисс Клис была знатоком книг, и ради нее ее отец купил эту лавку.
Чтобы у меня был кусок хлеба после его смерти, сказала мне Амелия. Иногда они приходили к нам обедать, и тетя Матильда всерьез заинтересовалась мистером Клисом, ибо он доверительно сообщил ей, что у него только одна почка.
Это Рождество было унылым. Клисы еще не вступили во владение лавкой, и мне пришлось провести время с тетками. В доме не было елок, а подарки должны были быть только полезными. Не было ни печеных каштанов, ни рассказов о привидениях у камина, ни лесных легенд, ни воспоминаний отца о днях учебы, были повествования о добрых деяниях тети Каролины, совершенных для бедных в ее сомерсетской деревне, и излияния тети Матильды о воздействии обильного питания на пищеварительные органы. Мне пришло в голову, что они более близки друг к другу, чем к кому-либо, потому что они никогда не слушали друг друга и излагали свое, не обращая внимания на собеседницу. Я не очень вникала в их речи.
Мы делали для них все, что могли, но какая польза помогать таким людям.
Гиперемия печени. Она вся пожелтела.
Отец постоянно в подпитии. Я сказала ей, что нельзя выпускать ребенка в разорванной одежде. «У нас нет булавок, мадам», сказала она. «Булавки, булавки! закричала я. А почему не взять иголку с ниткой?»
Доктор от нее отказался. У нее начался застой легких. Она лежала как труп.
И так далее, продолжая развивать свои мысли...
Меня это удивляло вначале, а потом выводило из себя. Я брала книжку моей матери «Боги и герои Севера» и читала о фантастических приключениях Тора и Одина, Зигфрида, Беовульфа и других героев. Мне чудилось, что я с ними, вдыхаю ни с чем несравнимый запах елей и сосен, слышу грохот горных ручьев и вдруг оказываюсь в одеяле тумана.
Пора вынуть нос из книжки и взяться за что-нибудь полезное, говорила тетя Каролина.
Сидение над книжками приводит к ухудшению здоровья, комментировала тетя Матильда. От этого сужается грудная клетка.
Моим большим утешением в те дни были Гревилли. С ними можно было говорить о сосновых борах. Они чувствовали их. Несколько лет Гревилли проводили отпуск в Германии и часто возвращались в те места. Гревилли возили меня в Даменштифт и обратно, и были очень дружны с моими родителями. Их сын Энтони собирался стать священником. Он был чудесным сыном, утешением родителей, которые по праву гордились им. Они были очень добры ко мне и жалели меня. День подарков, этот второй день рождественских праздников, я прекрасно провела с ними и хорошо отдохнула от теток.
Гревилли пытались развеселить меня, у них, как когда-то в моем доме, стояли маленькие елочки для всех членов семьи.
Энтони тоже был дома, и когда он начинал говорить, родители поспешно умолкали, это меня удивляло и трогало. Мы играли в игры-угадалки, в игры с бумагой и карандашом, в которых Энтони не было равных.
Мы приятно провели время, и, провожая меня домой, Энтони сказал довольно застенчиво, что он надеется, что я буду посещать его родителей.
А вы хотели бы этого?
Он утвердительно кивнул.
Ну тогда они тоже захотят меня видеть, потому что всегда делают то, что вы хотите.
Он улыбнулся. У него был тонкий ум, с ним было очень приятно, но он не пробуждал во мне никаких чувств по сравнению с Зигфридом, а я не могла теперь не сравнивать с ним других мужчин. На месте Зигфрида, встретив в тумане девушку, Энтони немедленно доставил бы ее домой или к своей матери, и той не пришлось бы предупреждать девушку и играть роль ангела-хранителя. Для меня было большим удовольствием посещать Гревиллей и видеться с ними и их сыном, но желание снова очутиться в охотничьем домике, сидеть напротив моего порочного барона было таким сильным, что причиняло иногда мне чисто физическую боль.