Перекличка закончилась; наряды были выданы. Раздался грохот рельса, и заключенных в сопровождении конвоя повели на лесоповал. Серая масса в тряпье потекла за ворота, как жидкая грязь, безмолвно в темноте холодного сибирского утра, постепенно сливаясь с мглой и растворяясь в ней.
Ларионов вернулся в избу. Там было светло и натоплено. Какое это было счастье каждый раз заходить в избу с мороза и не видеть этих людей с их болезнями, страданиями и болью. Все еще спали, и он разделся и упал на кровать рядом с Анисьей.
Анисья приоткрыла глаза и, увидав Ларионова, обняла его, а потом стала ласкаться к нему. Ларионов убрал ее руку.
Оставь это сейчас, сказал он сухо. Я хочу спать.
Гришенька, ты всегда хочешь спать по утрам, а как выпьешь
Не болтай, приказал он резко. Я не хочу все это каждый раз слушать. Или иди в барак.
Анисья поцеловала его в грудь.
Не сердись, желанный мой, я буду спать.
Ларионов лежал и не мог успокоиться. Он обдумывал, как можно было попросить Туманова помочь с вопросом о мамках и детях. С одной стороны, он понимал, что расставание будет тяжелее, если мамки и дети проведут вместе больше времени, но с другой, он также понимал, что, возможно, эти дети никогда больше не увидят своих матерей, как однажды он. И Ларионов хотел продлить время, хотя мучился и оттого, что отрезал
хвост у собаки по кускам. Подспудно его раздражало еще и то, что женщины не могли понять его, не могли осознать, что он много думал о делах. Анисья беспрестанно молила его о близости и любви, словно не было больше в его жизни других забот.
Ларионов глубоко вздохнул, словно пытаясь на выдохе избавиться хотя бы от части своего душевного груза.
К одиннадцати утра Туманов проснулся и пошел искать Ларионова. Ларионов и Кузьмич были в рабочей комнате Ларионова и обсуждали отправку больных в Сухой овраг.
Федосья сказала, Бася вот те имя! плоха и не дотянет до больницы. Отправлять?
Отправляй, Ларионов помедлил, только Сашка и Паздеев пусть тоже едут. Тут она скорее помрет. А там есть шанс
Так точно, ваше высокоблагородие, махнул шапкой Кузьмич, выходя.
И не называй меня высокоблагородием хоть при начальстве, сказал ему вслед Ларионов. Проходи, Андрей Михалыч.
Туманов, отекший и расслабленный, ввалился к Ларионову и плюхнулся на бурый кожаный диван.
Федосья! окликнул Ларионов.
Федосья тут же юркнула в кабинет, словно ждала под дверью.
Скажи Валентине, пусть приготовит завтрак. Я уже приказал Кузьмичу баню затопить.
Федосья метнула взгляд на Туманова и тут же скрылась за дверью. Ларионов налил Туманову рассол от похмелья.
Я погляжу, сказал Туманов и осушил чарку, ты тут обжился, Григорий Александрович.
Ларионов курил и обдумывал свои планы.
Я писал в НКВД рапорт, сказал вдруг Ларионов, просил перевести меня на другую должность. Пришел отказ. Ты ничего не знаешь?
Туманов вздохнул.
Вот не слушаешь ты меня, Гриша, сказал он протяжно. Ты вспомни, как ты сюда угодил. Вот там кроется ответ на твой вопрос.
Ларионов задумался. Он не мог точно восстановить ход событий. Но вспомнил, что перед назначением в конце 1933 года в августе того же года после возвращения с Кавказа подал заявление на зачисление в Академию Толмачева. Его вызвали для беседы в Ленинград и долго расспрашивали о его прошлом, о знакомых, попросили написать все о том, с кем он когда-либо встречался и тесно общался.
Я, в общем-то, на гражданке практически ни с кем близок не был, говорил Туманову Ларионов, вот только Однажды я провел несколько дней на даче у друзей. Это было давно, десять лет назад. Я об этом, конечно, не написал. Это были милые люди, отец врач, его жена певица, дети еще учились
Ларионов запнулся. Он не любил вспоминать ту историю.
Гриша, а ты знаешь, сколько таких милых людей сейчас гниют в тюрьмах и лагерях и кормят червей в земле? тихо сказал Туманов. Я-то тебя с передовой знаю и понимаю, кто ты и какой ты честный коммунист. Ты настоящий боевой товарищ, но тебя губит эта твоя принципиальность. Давай сделаем так: я по приезде в Москву выкрою время и осторожно наведу справки насчет истории твоего назначения и той семьи.
Стоит ли? раздраженно обронил Ларионов и неожиданно налил себе в стакан водки.
Гриша, еще тише заговорил Туманов, хорошо, что я пока там. Ты здесь не случайно.
Ларионов резко повернулся к Туманову.
Что ты хочешь сказать?
Тебя изолировали на время. В такие дыры так просто не назначают.
Ларионов нахмурился. Он вспомнил, как при отказе полковник, вызвавший его, сказал, что ему «надо бы еще набраться опыта, пройти испытания в самой сложной обстановке». И сразу же после этого его перевели из рядов РККА в НКВД.
Так вот, друг мой, Григорий Александрович, протянул Туманов, не дури тут. Я смотрю, у тебя на каждого охранника по три контрика в обслуге, образно выражаясь. Побереги голову. Не дай ты бог кто узнает про эти послабления!
Ларионов усмехнулся.
А я свою голову не берегу, сухо сказал он. На что мне она?
Туманов приподнял брови.
Вот те раз! Ты посмотри на себя здоровый мужик, молодой, красавчик, у баб по тебе слюнки текут! А ему жизнь не дорога.