Ларионов впервые заинтересовался разговором.
И что же это? спросил он, багровея.
Кобылин принялся хохотать.
Я знал, что ты способный не только в верховой езде! Кобылин продолжал добродушно трястись, еще пуще краснея. А вот что тому тебя и обучит опытная баба. Потому как опытная баба обучит не только тому, что надо, а и тому, что никогда не надо, заключил Кобылин, подняв указательный палец.
Ларионов сглотнул от волнения и стоял, опустив глаза.
Ну что, Ларионов, лукаво спросил Кобылин, хочешь мужиком стать?
Ларионов немного помолчал и потом смущенно кивнул зачем-то, тут же снова покрывшись пятнами от стыда и волнения. Ему было стыдно не только за этот личный разговор, но и за то, что он не мог
отказать Кобылину в этой глупой и странной затее. Он знал уже, что Кобылин и бойцы презирают слабаков и трусов.
Тут рядом хутор есть, сказал плутовато Кобылин, и глаза его от прищура утонули в безнадежных уже мешочках. Там есть одна охочая до любви Нюрой зовут. Я вчера заезжал к ней. Женщина она немолодая, но хороша донельзя: полная, мягкая и красивая Я тебя к ней сегодня свезу.
Ларионов вспыхнул, сердце его барабанило в груди.
Поквартируемся у нее дня три, а потом двинемся на юг по приказу. Кобылин зевнул. Три дня тебе для затравки хватит. А войдешь во вкус держитесь, станицы!
Кобылин стал снова громко хохотать и хлопнул Ларионова со всей силой своей могучей лапы. Ларионов изобразил подобие улыбки, не вполне представляя, что его ждет и зачем все это задумал Кобылин.
Тот, словно читая мысли юноши, сдвинул брови и, пошевелив усами, сказал:
Жизнь у нас, у вояк, тяжелая, Гришка. И часто недолгая, добавил он немного устало. Надо брать от нее все, что дает хоть какое-то наслаждение и разрядку мужской плоти. Хомутай мысль, пока я живой.
К вечеру они с отрядом уехали на хутор Нюры, где и пробыли обещанные три дня. Ларионов не мог понять, как это произошло, но с тех пор его жизнь и отношение к жизни и женщинам изменились безвозвратно. И второго, о чем не сказал ему Кобылин, но в чем просветила Нюра, он придерживался потом с каждой без исключения женщиной.
Ларионов не мог понять, почему тот случай всплыл в его памяти именно теперь, спустя восемь лет, но отчаянно багровел, вспоминая свой прежний опыт интимной жизни, глядя на восторженную и полную ласки Веру, которая брала его за руку и смотрела на него с доверием и нежностью.
Дачная жизнь закрутилась быстро.
Все время было много смеха и казусов. Ларионов привез горы шоколада, чем вызвал полное расположение Степаниды, которая сразу вызвалась чистить его форму, но вещи Алеши оказались малы на фигуру Ларионова, поэтому вызвали Емельяна молодого, рослого крестьянина из ближней деревушки, который принес ему штаны и рубаху. Ларионов выглядел непривычно в штатском, а Вера смеялась и убеждала его, что ему все шло.
Гор учил молодых людей делать шашлыки и говорил с сильным акцентом. Вера нарисовала золой усы, надела фуражку Ларионова набок, как казак, и передразнивала за его спиной манеры Гора, приподнимая бровь и жестикулируя, как это делают жители Кавказа, непрерывно меняя комбинации пальцами, а Гор не мог понять, отчего все смеются и недовольно озирался. Он очень обижался, потому что приготовление хоровац было занятием серьезным для любого кавказца. Гор поднимал брови и говорил с придыханием: «А слюшяй, я нэ понэмаю, што все врэмя смэешься? Я нэ Чарли Чаплин, э» И когда он произносил эти слова, Вера сзади копировала его выражение лица и движения, этим вызывая еще больший смех молодежи и досаду у Гора. Ларионов ловил себя на мысли, что не может оторвать от Веры глаз. А Вере нравилось, что Ларионов следил за ней смотрел на нее радостно и нежно и был явно увлечен. И хотя они не оставались наедине, оба постоянно ощущали какую-то незамеченную всеми остальными связь.
Алина Аркадьевна, Кира и Надя раскидывали пасьянс на веранде, и Алина Аркадьевна, как все матери, даже будучи погруженными в собственное занятие, всегда видят все, что происходит с их детьми, время от времени занималась воспитанием: «Вера! Перестань хулиганить и мешать Гору!»
Маша загорала, а Дмитрий Анатольевич и Краснопольский играли в нарды, привезенные из Ташкента, и Дмитрий Анатольевич радовался, как ребенок, всякий раз, когда выигрывал, и в этот момент сильно был похож с Верой и Алешей.
Потом молодежь пошла на Клязьму, и Ларионов, отказавшись купаться в нижнем белье, плавал в Емелькиных штанах. Емелька тоже пошел с ними на реку и потом надел мокрые штаны, а свои отдал Ларионову.
Чтобы сухо вам было, сказал он, едва не добавив «барин».
Ларионов видел, что в то время как все девушки и Кира, и Надя, и Маша осторожно входили в воду и плавали, Вера прыгала с мальчишками с вышки, брызгалась, ныряла, постоянно выскакивала на берег. Пока он стоял еще на берегу в Емелькиных штанах и без рубахи, Вера подбежала к нему и в порыве обхватила его с возгласом: «Какая вода холодная, Григорий Александрович! Пойдемте к нам!» даже не подразумевая, что она при этом оставалась для него молодой девушкой, а он для нее мужчиной, делая это от радости