чувство, которое охватило его - было чувство неловкости и раскаяния за все сделанное. Ему казалось, что Ирина завтра предложит ему оставить ее дом навсегда, заказав в него вход. Никодим сел в постели и отер со лба холодный пот. Он вместе боялся, что послушник теперь ни за что его не оставит и будет везде преследовать. Одновременно он вспомнил Уокера. Подумал, что Уокер теперь должен уже быть в Петербурге и что следует, не откладывая, ехать туда, чтобы уличить или Лобачева или самого Уокера во лжи и отобрать у них записку господина ^. Он вспомнил еще отца Дамиана и подумал, сколь он глупо приступал к старцу; затем встал, оделся, собрал свои немногочисленные вещи, сел к столу и с торжеством представил себе, как обозлится послушник, когда не найдет его завтра здесь. Стоит уйти только сию же минуту. Никодим написал Ирине записку: "Извините, что я уезжаю совсем по-особенному: я вспомнил, что мне необходимо как можно скорее повидать одного из моих знакомых. Каждый час дорог - приходится уйти среди ночи. Я скоро буду обратно, через несколько дней заеду к вам. Никодим". После этого, пересмотрев еще раз свои вещи, он открыл окно и выскочил на дорожку сада. ...Утром он вышел к станции. Она приходилась около большого торгового села, расположенного при судоходной реке, заставленной баржами с хлебом и другими товарами. В селе были две церкви - каменная и деревянная, или новая и старая, как их называли, много лавок и два или три трактира. До поезда было довольно долго. Никодим посидел на станции, но утренняя свежесть давала себя чувствовать, и он пошел в открывшийся трактир. Людей, сидевших в трактире за столиками и пивших чай, кто с ситным, кто с баранками, было немного числом, но они были разнообразны: в темном углу перешептывались две загорелые черноволосые бабы, снявшие платки и остававшиеся только в повойниках: одна в зеленом, другая в красном; посередине большой комнаты сидело пять или шесть извозчиков в одних жилетках, вполголоса разговаривавших и усиленно дувших на блюдечки... Сам трактирщик за стойкой перетирал стаканы, ради чистоты, но окна трактира были грязны, с потоками пыли на них от дождя и с радужными пятнами, а углы комнат пауки сплошь заткали паутиной. Двое половых сидели рядком у стены и подремывали. Когда Никодим вошел в трактир - все сидевшие в комнате обернулись к нему и пристально посмотрели на него, но он проскользнул в меньшую комнату и уселся там в уголок. Потребовав чаю, Никодим заметил на окне несколько номеров затрепанного журнала. Журнал этот все знают, и где его не встретишь - это был "Огонек". : Никодим скоро пересмотрел все рисунки и перечитал все рассказы и стихотворения. Чай был тоже допит. Никодим взглянул на часы: до поезда оставалось не так долго, но все же идти из тепла на холодную, открытую ветру платформу не хотелось, и можно было еще подождать. Никодим, чтобы убить время, стал читать объявления в журнале. Почти первое, что ему попалось на глаза, было: ВЕСЬМА ИНТЕРЕСНО ДЛЯ МУЖЧИН. Каталог разнообразных и действительно интересных и полезных предметов собственной фабрики вы* сылается всем желающим в закрытом конверте за 2 семикопеечиые марки. Спешите сообщить ваши адреса: Ф. С. Лобачеву. С.-Петербург, Пушкинская ул., д -, кр. -. По бокам объявления были изображены длинноногие молодые люди в шляпах, высоких воротничках и белых манжетах. - Черт знает, что такое! - выругался Никодим, от всего сердца и так громко, что все сидевшие в трактире невольно к нему обернулись. Бросив деньги на стол, Никодим поспешно вышел: он не терпел, когда любопытство людей обращалось на него. "Положительно нужно побить Лобачева; я не в состоянии более переносить все это", - подумал Никодим уже на улице. Глава XXV Второе объяснение с Лобановым. У станции Никодим уже явно весь переменился: лицо его, до того хмурое, прояснилось; спина, сгорбившаяся за последнюю неделю, опять выпрямилась, на душе стало просто и приветливо: намерение побить Лобачева отпало само собою и теперь хотелось только поговорить с ним настойчиво и строго. Никодим последнее время не сомневался относительно местонахождения записки господина '\У - он был убежден, что записка в руках Лобачева, а не у Уокера. Дверь в квартиру Лобачева в городе утром 10 сентября ему отворил тот же самый слуга, что и в прошлый раз. Ничего ему не говоря, Никодим прошел прямо в кабинет к Лобачеву. Лобачев сидел за письменным столом, боком к двери, из которой Никодим показался, и, хотя он слышал, что в комнату вошли - не повернул лица, и первое время Никодим только и заметил его профиль. Никодим в ту же минуту отлично вспомнил, где он этот профиль однажды уже видел - утром, когда после выслеживания чудовищ он возвращался с Трубадуром домой и его нагнал ехавший над обрывом экипаж - в экипаже сидел господин несомненно с этим
профилем. - А-а! - сказал Никодим себе почти вслух, но Лобачев этого не заметил, хотя уже обернулся к Никодиму. - Здравствуйте,- приветствовал его Лобачев, сметая рукой со стола разный сор прямо на пол,- я знал, что вы сегодня ко мне придете. Садитесь. "Лжет, что знал", - подумал Никодим, но -приглашению сесть повиновался и, подавшись к стенке, присел на стул, выставив вперед руки и положив кисти их на колени, шляпу же свою придерживая двумя пальцами. - Здравствуйте, Феоктист Селиверстович,- сказал Никодим, немного подождав (он тогда нарочно сделал так),- скажите мне, пожалуйста, не намерен ли сегодня у вас быть господин Уокер? - Нет, не намерен,- ответил Лобачев совсем просто,- а, впрочем, не знаю, он является и непрошенным и без предупреждения. - Феоктист Селиверстович! - сказал Никодим, придавая своему лицу определенное выражение непреклонности.- Я не стал бы вас беспокоить; поверьте, у меня нет никакой охоты посещать вас не только так часто, как я посещаю последнее время, но и вообще; однако кой-какие вопросы заставляют меня вас беспокоить.