Быть умным командиром это нечто другое. Тут само собой, конечно, разумеется знание предмета. Но для хорошего командира такого знания мало. Требуется еще и особая гибкость ума, умение приложить эти знания в обстановке, быстро меняющейся, непредсказуемой, умение повести за собой людей, умение противостоять чужой мысли и воле и взять над ними верх в бою потому что ум командира только тогда оправдывает свое название, когда он несет победу. А где же еще командиру проявить себя! И для чего же он еще существует, как не для того, чтобы управлять боем, вести за собой людей и побеждать!
На учебных полях все учитывается и как ведёт себя солдат, все тщательно выверяется: соблюдают ли атакующие интервалы, быстра ли их реакция. Здесь можно повторить атаку много раз и при этом не потерять ни одного человека. Можно заучить прием и блеснуть потом скоростью исполнения. Но попробуй измени обстановку, усложни ее и проверь, как срабатывает твоя школа: инициативен ли твой подчиненный, способен ли он к мгновенным
умелым решениям (в будущей войне, если она случится, счет идет не на секунды)? В способности критически оценивать свою работу, исходя из интересов дела, общей задачи, ум командира.
И даже всех этих качеств бывает маловато, чтобы назвать командира умным, так как имеется еще одно обстоятельство, которое можно определить как главнейшее в многообразной, сложной работе военачальника: душа солдата. Умный командир всегда ищет путей к душе солдата. И только тогда власть, данная ему званием и должностью, оказывается на высоте своего предназначения и приобретает настоящую силу, когда она, проникая в душу солдата, становится как бы его собственным волеизъявлением, получает у него полное доверие и уважение.
Да, у Третьяченко был немалый опыт, и годы напряжённого, нелегкого труда в разных гарнизонах принесли ему тот успех, о котором говорилось сегодня в официальных строках приказа по полку. Он подумал о том, как близко люди связаны между собой в армий ни одна другая работа не соединяет их столь близко, столь крепко и днем, и ночью, и в будни, и в праздники. Он вдруг ощутил у себя за спиной длинную цепочку солдат, идущих по его приказу в атаку на опорный пункт условного противника. В этой цепочке он увидел и Федотова с Палыгиным, и Матвеева, и капризного, самолюбивого лейтенанта Парфенова Третьяченко улыбнулся, представив на секунду тот морозный день и метущую по полигону поземку, затруднявшую видимость. Но все-таки они добились своего, отстрелялись на «отлично», показали подчиненным пример, а теперь его офицеры сидят за столом и радуются, что корреспондент не забыл тот случай и упомянул о нем в газете.
Ты чего улыбаешься, комбат? спросил Федотов.
Да так, ничего, сказал Третьяченко, подвигая к себе чашку с кофе.
Уж кого-кого, а этого Диму Федотова знает Третьяченко как облупленного. Неуклюж с виду, замкнут, но только с виду. А в действительности подвижен, быстр, сообразителен, но не любит выставляться, не лезет на первый план со своими догадками и соображениями то ли побаивается ошибиться, то ли просто ждет своей очереди. Начальство спросит ответит. Ответит коротко и по существу. И ведь какой глазастый; обо всем успевает узнать первым: и что новое обмундирование на склад привезли, и что очередной проверяющий из штаба округа прибывает. Третьяченко снова усмехнулся, подумав, что и про свое назначение на роту, которое произошло около трех лет назад, Федотов наверняка узнал тоже первым.
На его, Третьяченко, глазах Федотов рос да весь он тут, у всего полка на виду. И хоть выглядит старше своих лет, на служебных ступеньках подолгу не задерживался с продвижением у него все нормально: капитан в двадцать семь лет, почти три года, как командует первой ротой в батальоне. Кому-то покажется, не ахти как продвинулся, но это смотря с какой стороны взглянуть. Есть во всем, что делает Федотов, в его отношениях к людям, к службе, к самой малой мелочи какая-то неброская основательность. Впечатление такое, что он никогда никуда не спешит и никого особо не торопит, а делает спокойно свое дело и людей призывает к тому же. Многие командиры рот в полку мечтают об академии, нервничают, втайне готовясь к ней, дергает иногда подчиненных, считая, будто лишь они виноваты в том, что подразделение не вышло в отличные, а Федотова все эти устремления вроде как проходят стороной, они вроде как его не касаются. Он вполне доволен судьбой, своей должностью, любит до самозабвения сыновей, которых у него трое, всегда готов с удовольствием потолковать о видах на урожай на своем участке (он один из немногих офицеров, которые завели себе огород), копается там всей семьей, сажает «витамины» так он называет лук, капусту, морковь и прочие овощи. В Федотове, казалось, накрепко засело что-то от старого служаки в повадках, в неторопливой манере разговаривать, в его манере забираться на совещаниях в самый дальний уголок и большей частью отмалчиваться, предоставляя возможность другим витийствовать на трибуне, молчун и себе на уме, любивший в курилке побалакать с солдатами о том о сем, покурить с ними или сыграть партию в городки, тут же на площадке около казармы. Для свежего человека, приехавшего только что в полк, Федотов мог показаться невзрачным, этаким простаком, который привык исполнять чужую волю, выслушивать и повторять чужие мысли, а сам пороха не выдумает. Но это было ошибочное впечатление. Комбат Третьяченко считал, что, доведись ему в каком-то особом непредвиденном положении сдать батальон он не задумываясь, со спокойной душой доверил бы его капитану Федотову. При всей Своей кажущейся медлительности и внешней угловатости Федотов успевал видеть все и всегда умел потребовать от подчиненных точности в исполнении своих