Он вдруг оборвал себя на полуслове и поднялся.
Думаю, все понятно. Он озабоченно поглядел на часы. Вы свободны, товарищи офицеры.
Вечером
старшина Хомин ходил по казарме.
В пустых спальных комнатах дневальные открывали форточки: скоро отбой, помещение нужно проветрить;
За столами в ленинской комнате несколько человек, склонившись, писали письма солдатские весточки домой.
У телевизора замерли любители хоккея: заканчивался последний, третий, период матча между ЦСКА и «Спартаком».
«Завтра банный день, думал Хомин, заглядывая в спальные комнаты. Все, кажется, подготовлено, все предусмотрено».
Он незаметно для окружающих загибал пальцы на левой руке точно делал зарубки для памяти: ответственные дежурные намечены раз, белье, мыло со склада получены два, личный состав проверен три Что еще? Да, парикмахер. Люди должны подстричься перед баней надо организовать парикмахерскую.
Дежурный!
Прибежал сержант Шустиков:
Слушаю вас, товарищ прапорщик.
Ефрейтора Шушука ко мне. Срочно!
Через две минуты явился Шушук. Хомин впился в него глазами, пытаясь понять, переживает Шушук или не переживает (он имел в виду слабые действия на штурмовой полосе). Ефрейтор уже получил выговор от лейтенанта Зубкова, но считал, что на этом дело не кончится. Он постарался придать лицу грустное выражение, предполагая, что старшина вызвал его для того, чтобы и со своей стороны добавить какое-нибудь внушение.
Вот что, ефрейтор Шушук, начал Хомин, морщась, потому что не увидел на лице подчиненного того, чего ожидал. Завтра банный день. Надо, знаете, привести в порядок некоторые прически. Он подумал секунду, снова смерив ефрейтора с головы до ног. Назначаю вас ответственным за операцию. Ясно?
Ясно, товарищ прапорщик! громко выпалил Шушук.
Чтобы никаких, знаете, вольностей, а все как положено, наставлял строго Хомин. Красивая, аккуратная стрижка, соответствующая требованиям армейской службы. Понимаете?
Понимаю.
Чтобы никаких лохм.
Я буду стричь под «молодежную», товарищ старшина.
Не знаю, какой там фасон лучше. Вы специалист. Мне лично всегда нравился «полубокс».
«Полубокс»? Шушук закатил глаза, но тут же снова посерьезнел. Прекрасный фасон. Очень удобный и гигиеничный. Но к сожалению, пройденный этап, вроде старого локомотива-паровика на железной дороге. Я буду стричь под «молодежную» нормальная прическа, очень красивая и современная.
Ладно, пусть будет «молодежная».
Есть! Слушаюсь, товарищ старшина! Сейчас подготовлю инструмент.
«Кажется, все сделано, всех, кого надо, предупредил, думал Хомин, закончив разговор с ефрейтором. Свой парикмахер большое дело. Проведет стрижку ответственно»
И тут снова вспомнил сына.
В каком классе учился Павел, когда отказался подстричь волосы? В седьмом, кажется
Стояла прекрасная, теплая осенняя погода. Сначала мать долго уговаривала Павлика: «Подстригись, пожалуйста. Нельзя ходить лохматым, ну, пожалуйста!» Она уговаривала сына мягко, просительно, будто извинялась перед ним. Волосы у Павла отросли действительно сильно: на лоб лезли, глаз почти не видно, нависли на уши. В его дневнике стояло шесть или семь замечаний от учителей. Мать ежедневно клянчила: подстригись. Но Павел на ее просьбы не реагировал. «Такая мода Мне нравится, а учителя ничего не понимают» вот и весь разговор.
Тогда Хомин, возмущенный до предела, взял сына за руку и повел в парикмахерскую. Павлику, конечно, было стыдно идти рядом с отцом: не маленький, чтобы за руку водили. Встречались знакомые ребята, они не знали, что произошло, но отец держал Павла за руку, это было необычно и вызывало удивление. Никогда они не видели, чтобы отцы водили взрослых сыновей за руку.
Может, надо было еще раз поговорить с Павлом, как мужчина с мужчиной? Найти какие-то убедительные слова ничего этого Хомин не догадался сделать: гнев, возмущение заполонили его.
Он привел сына в парикмахерскую и приказал мастеру подстричь его под «полубокс». Резко, категорично произнес он тогда именно это слово «полубокс», фасон, каким стригся всю свою жизнь. Произошла нелепая, глупая сцена. Павлик о чем-то просил его, обращался за поддержкой к мастеру Ну почему он не выслушал тогда Павла, почему не рассудил спокойно, как полагалось бы более опытному, умудренному жизнью человеку, к тому же еще и военному. Других учит, как вести себя с подчиненными, а сам Родного сына обидел. Как упрашивал его Павел, сколько страдания было в его глазах!.. Но отец был неумолим: «полубокс» и только «полубокс» Мастер со своей стороны тоже пытался повлиять на Хомина, высказывал какие-то свои соображения, однако Хомин отмахнулся от него как от назойливой мухи.
И вот тогда Павлик, уже сидевший в кресле под простыней, поднял голову и долгим, неподвижным взглядом посмотрел отцу в лицо.
Стригите наголо! сказал он решительно.
Может быть, он хотел напугать отца. Но отец уже закусил удила:
Наголо так наголо. Делайте.
Когда они пришли домой, Клава, жена, взглянула на мужа и ничего не сказала.
Сам захотел, проговорил негромко Хомин.
Не тогда ли начались у него какие-то странные отношения с сыном? Павлик долго ходил с гордо поднятой, остриженной «под нуль» головой. Разговаривая с отцом, ухмылялся, слова цедил сквозь зубы. На вопросы отвечал односложно: да, нет