После занятий Матвеев собрал офицеров роты в канцелярии.
Ну что же, товарищи командиры! сказал он, оглядывая каждого по очереди. Очень не хотелось бы беспокоить вас сегодня, но не мог необходимо подвести некоторые итоги.
Он сделал паузу и снова поглядел на каждого своими голубыми глазами и переложил с места на место какие-то бумажки на столе, словно прикидывая, примеряясь, откуда на них будет удобнее смотреть.
Положение у нас, в общем, среднее, сказал он, отрываясь от стола, некоторые солдаты и даже целые отделения действовали на штурмовой полосе неплохо, даже отлично. Например, рядовой Рамазанов, он взглянул на Лукоянова, как бы подчеркивая тем самым и его заслугу, атаковал по всем правилам. И рядовой Бекасов от него не отставал Отделения Москалюка и Вощаева достойны похвалы за небольшими исключениями, конечно. Шустиков и Сергаладзе показали себя мастерами индивидуального боя, но как к командирам у меня есть к ним претензии.
Офицеры слушали, и Лукоянов сидел среди них. Когда Матвеев называл солдата его взвода, он опускал голову, чтобы скрыть радость, светившуюся в глазах.
Лейтенант Чарулин сидел рядом с Лукояновым, смотрел в лицо Матвееву в упор. Ему нравилось, как командир роты говорит, спокойно и вместе с тем строго. И главное очень дельно. Чарулин подумал, что он бы тоже постарался так вот говорить, будь он на месте Матвеева.
Матвеев, оказывается, успел увидеть все, что происходило на штурмовой полосе, хотя и находился на порядочном расстоянии от нее. Видел, как тот или иной солдат прыгал с балки на балку, успевал запомнить их фамилии, в общем, был в курсе. И сам вид его, подтянутый, суховатый, его немного охрипший голос все это нравилось сидевшим в канцелярии офицерам.
Да, Матвеев сейчас как бы
мысленно проигрывал все, что происходило, на штурмовой полосе, и называл те фамилии, которые он считал нужным назвать. Он сказал, что отличившимся солдатам надо объявить благодарность.
Но вот хрипота в его голосе исчезла, и голос зазвенел.
Вместе с тем, товарищи командиры, я остался недоволен прошедшим занятием. Матвеев снова оглядывал одного за другим офицеров роты. Наконец после паузы взгляд его остановился на старшине Хомине, и потом он не спускал с него глаз, будто в комнате находился только один Хомин и будто разговор ведется лишь с ним. Создавали обстановку, приближенную к боевой. Готовились Но что получилось с некоторыми нашими товарищами: бегали ловко по балкам, преодолевали препятствия, состязались в быстроте Все это хорошо, если бы проводилось чисто спортивное мероприятие. Но мы ведем бой правда, условный бой, и это ко многому обязывает. Для некоторых солдат взрывы и выстрелы и другие имитационные средства будто и не существовали. А задача была: бой в городских кварталах, и солдаты штурмовали разрушенный дом, в котором засел «противник». Что же это такое, товарищи? Как это понимать? Голос у Матвеева звучал гневно.
Не все же действовали слабо, сказал Чарулин. Вы только что сами отмечали, называли фамилии.
Что? Матвеев побледнел. Да, отмечал. Но бой в целом, я считаю, мы провели ниже своих возможностей. И не солдат мне хочется винить сейчас, товарищи, а вас. Вы меня поняли? Матвеев облизал пересохшие губы, перевел взгляд на Лукоянова, на Зубкова.
Это безобразие! возмутился он снова. Солдат Панков сходит со штурмовой полосы. Никаких усилий! Никакого напряжения, вздумал и повернул обратно. Неслыханное дело! Мне интересно знать, что об этом думает командир взвода. Я вас слушаю, лейтенант Лукоянов!
Но Лукоянов только хмуро поводил глазами по сторонам ему нечего было сказать. Правда, и молчать было не с руки не маленький. Поэтому он начал говорить о том, что Панков очень трудно поддается воспитанию, что под настроение может все сделать, а потом полное равнодушие. И никакие наряды его не берут К физическим нагрузкам всегда относился отрицательно, увиливал, хотя со здоровьем у него все в порядке. Комсомольская организация решила заняться им. «Думаем также с родителями связаться все средства пробуем» Лукоянов снова посмотрел по сторонам, как бы проверяя, не осталось ли чего-нибудь такого, о чем он забыл сказать.
Наступило молчание. Секунда-другая прошла в напряженной тишине.
И вдруг за окном разнеслась песня: высокий тенорок игриво выводил:
Какую оценку вы поставили ефрейтору Шушуку? спросил он Зубкова.
Тройку.
Вы считаете, он достоин?
Зубков покраснел. Достоин ли Шушук? Если строго судить не совсем. Были, конечно, у него погрешности. Но все же препятствия преодолел неплохо и время приличное показал.
Ваш Шушук уже на первом переходе выбыл из строя, усмехнулся Матвеев. Там же с фланга пулемет работал. Он бы давно его скосил. Правда, Шушуку никакого дела не было до этого пулемета, он будто и не слыхал его, бежал трусцой, точно на прогулке.
Мы здесь учимся, обиженно проговорил Чарулин.
Правильно, учимся, согласился Матвеев. Но сегодня, повторяю, у нас было занятие, приближенное к условиям боевой обстановки. Вы, видимо, забыли, лейтенант, о чем мы договаривались два дня назад. Не тренировка, а бой. И так будет в следующий раз. Бой, бой запомните это. И оценку солдатам необходимо давать, исходя из этой установки. Бой, а не физкультурный кросс с препятствиями