Хотите еще чаю?
Нет, спасибо.
Она поднялась из-за стола, хотела выйти, но Лукоянов вдруг взял ее за руку.
Не надо, сказала она.
Ну почему? спросил он каким-то чужим голосом.
Она отвела глаза в сторону. Оба на мгновение замерли, сжимая все сильнее друг другу руки
С той осенней ночи и началась его связь с Лялей Баташовой.
Лукоянов сидел у себя в комнате и думал, как ему быть. К четырем часам, как он обещал Палыгину, он не управился. Пока переоделся, добежал до столовой, пообедал, вернулся прошло добрых два часа.
Идти ли ему в клуб или поехать в Кристцы на свидание с Лялей?
Он выкурил сигарету и подошел к окну.
День клонился к вечеру, но было светло. Светлее, чем утром. Потому что ветер разогнал на небе тучи и из-за леса проглянуло долгожданное солнце. Своими лучами оно наискосок перерезало лесные макушки, и все вокруг сразу окрасилось в оранжевый цвет: пушистые шапки снега на заборе, окна соседнего дома, сугробы за дорогой
Мимо дома по дорожке прошли быстро две фигуры в военных шинелях с золотыми погонами офицеры; невидимому, торопились в клуб. Один из них посмотрел на тлеющий в макушках деревьев закат, махнул рукой, говоря что-то товарищу.
Ехать в Кристцы Лукоянову не хотелось. Да Ляля и не ждала его сегодня. Они вообще не договаривались заранее о встречах. Приезжал, когда имел возможность приехать
Он надел шинель, постоял у зеркала, пристально вглядываясь в свое отражение, и вышел из комнаты.
В клубе все гудело, когда он пришел туда. Только что закончилось первое отделение концерта, и из зала в коридор и в небольшое квадратное фойе высыпали солдаты и с ними рядом, только чуть обособленно, выходили девушки, приехавшие из Кристцов. Глаза у солдат возбужденно поблескивали, лица раскраснелись, однако по всему было видно, что чувствовали они себя скованно, непривычно и, чтобы скрыть эту скованность, преувеличенно громко разговаривали друг с другом.
Ну что! Ну как! Пойдем покурим, что ли?
Да погоди. Давай постоим. Ты видал, какие девчата!
Юрков, ты куда затерялся?! Хватит глазеть ослепнешь
Лукоянов, пробираясь сквозь толпу, увидел Палыгина, издали жестами показал, что извиняется за опоздание. У стены, возле огромного, простиравшегося чуть не до дверей стенда, изображавшего в фотографиях и репродукциях историю Советской Армии, стояли прапорщик Цапов и лейтенант Парфенов. У обоих на лицах было нарочито скучающее равнодушное выражение, как будто все происходящее кругом их абсолютно не касалось.
Лукоянов подошел к ним.
Вот и Василий явился, заметил Цапов, маленький, похожий издали на подростка. Недавно Цапов отрастил себе усы, к которым до сих пор не мог привыкнуть, и все поглаживал их пальцами, как бы проверяя, на месте они или исчезли.
Привет, Василий! Мы с тобой сегодня вроде не виделись, заулыбался Парфенов, протягивая руку.
Парфенов был повыше Цапова ростом, более плотный, широкий в плечах, с красивыми серыми глазами. Молодые люди стояли, прислонившись к стене, а мимо них по коридору, лукаво поблескивая глазами, шелестя платьями, мягко топая по полу своими аккуратными сапожками на высоких каблучках, шли девушки, весело переговариваясь и часто и громко хохоча.
Людской тесный поток отодвинул и Лукоянова к стене, он встал рядом с товарищами, хотя чувствовал, неудобство: торчать тут, у стенда, мешая людям, глупо, но и уходить отсюда тоже не хотелось, потому что с этой позиции им было все кругом видно и сами они были на виду у всех. На виду-то на виду, но все же это множество женских лиц, взглядов, улыбок, голосов сковывало их. Лукоянов стоял, смотрел прямо перед собой в пространство
и даже не замечал, что некоторые девушки, проходя мимо, бросали на него вскользь любопытные взгляды он в своем ловко сидевшем на нем военном костюме, высокий, загорелый, с густыми волнистыми волосами, зачесанными прямо назад, выглядел очень симпатично. Впрочем, стесненно чувствовал себя и лейтенант Парфенов, старавшийся глядеть поверх толпы.
Один только Цапов, кажется, не ощущал неловкости. Продолжая поглаживать пальцами свои недавно народившиеся усики и таинственно улыбаясь, он разглядывал в упор шествующих мимо девушек, некоторым чуть заметно подмигивал, и те, встретившись глазами с его взглядом и улыбкой, медленно отворачивались, опускали глаза, чем до крайности восхищали тщеславного прапорщика.
Ну долго будет продолжаться эта карусель!.. В такой тесноте и развернуться не успеешь, проговорил он сквозь зубы.
В тот же момент разнесся по коридору и в фойе звонок, извещавший, что перерыв кончился и публику приглашают в зрительный зал. Трое молодых людей, переждав немного людской поток, тоже направились в зал.
Погас свет, занавес раздвинулся, и концерт начался.
На сцену вышел квартет три гитары и баян. Сыграли «Амурские волны». Им долго аплодировали.
Затем две девушки в украинских костюмах работницы швейной мастерской в Кристцах исполнили песню «Черные брови».
Вышел лейтенант Чарулин, командир взвода из третьей роты, строгий, задумчивый, и начал читать рассказ о гражданской войне, о молодом красногвардейце, который никогда не унывал и был отчаянным бойцом. Негромко, с печалью в голосе Чарулин рассказывал, как мчались быстрые кони, уходя от погони, как цокали копыта по отвердевшей, каменной земле. Вырвались бойцы из вражеского кольца, только веселый красногвардеец остался лежать в ковылях, сраженный вражеской пулей.