Медлить было нельзя, время уже близилось к 11 утра. К счастью, я был хорошо экипирован, так как, покидая лагерь и лошадей в нижней части долины, прихватил (по всегдашней привычке) всё, что могло понадобиться из расчета на 45 дней пути. Половину припасов нес Чаубок, но всю поклажу он бросил, так что, кинувшись за ним вдогонку, я на нее наткнулся. Таким образом, у меня, наряду с собственной, оказалась и его провизия. Я набрал столько галет, сколько, как мне показалось, смогу на себе тащить, а также запас табака, чая и спичек. Всё это (вместе с фляжкой, почти до горлышка налитой бренди, которую я всегда держал в кармане, боясь, как бы ей не завладел Чаубок) я закатал в одеяла, стянул сверток туго-натуго ремнями, в результате чего получился рулон примерно 7 футов в длину и 6 дюймов в диаметре. Я связал между собой концы скатки и, просунув в кольцо голову, положил ее себе на плечо. Так легче всего носить тяжелую поклажу, ибо можно давать себе отдых, перекидывая груз с одного плеча на другое. Жестяную кружку и топорик я подвесил на пояс и, закончив экипировку, приступил к восхождению по долине, гневаясь на Чаубока за его обман, но твердо решив не поворачивать назад, пока не буду вынужден.
Несколько раз я без труда переходил с одного берега ручья на другой, во многих местах был отличный брод. К часу дня я дошел до подножия седловины; в течение 4 часов поднимался вверх, из них 2 последних по насту, где идти было легче; в 5 мне оставалось минут 10 до верхней точки, и я был в таком волнении, какого, кажется, не испытывал еще ни разу в жизни. Еще 10 минут, и мне в лицо хлынул холодный воздух с той стороны перевала.
Первый взгляд. Оказалось, я вовсе не на главном хребте.
Второй взгляд. Передо мной была могучая река, мутная и яростная, с диким ревом несущаяся по обширнейшему руслу в нескольких тысячах футов ниже места, где я стоял.
Река поворачивала к западу, вверх же по речной долине разглядеть много мне не удалось только то, что там громоздились чудовищные глетчеры, которые со всех сторон окружали исток реки, в этих ледниках она, видимо, и брала начало.
Еще взгляд, и я замер пораженный.
Прямо напротив меня меж гор открывался свободный проход, в глубине которого взор мой уловил дальнее мерцанье безмерно широких голубых равнин.
Свободный ли? Да, совершенно свободный, поросший травою до самого верха, служившего просторным коридором между двумя ледниками; в одном из них брал начало узенький ручеек, сбегавший, совершая бесчисленные кульбиты, вниз по уступчатому, но вполне преодолимому склону и в конце концов достигавший уровня большой реки, при впадении в которую им было сформировано плоское прибрежье, где росла трава и стояла рощица низкорослых деревьев.
Не успели глаза поверить увиденному, как из долины на противоположной стороне наползло облако, и равнины скрылись за ним. Но как же неимоверно мне повезло! Выйди я на перевал пятью минутами позже, проход между ледниками был бы уже закрыт облаком, и я бы даже не узнал о его существовании. И теперь-то я засомневался и не был уверен, не увидел ли я лишь полоску голубоватого тумана, заполнявшего проем меж глетчерами. Совершенно уверен я мог быть только в одном: русло реки в долине подо мною должно располагаться к северу от русла той, что течет мимо фермы моего нанимателя; в этом сомнений
быть не могло. А все же, что если пресловутое везенье завело меня в поисках прохода вверх «не по той» реке и в результате вывело на точку, откуда открылся прогал в стене гор, ограничивающих более северную часть ее же бассейна? Это было уж слишком невероятно. Но пока я сомневался, в облаке напротив образовалась прореха, и я во второй раз увидел волнистые очертания голубых холмов, постепенно теряющих четкость и растворяющихся в пространстве далекой равнины. Очертания эти были реальны; ошибки быть не могло. Едва я успел совершенно в этом убедиться, как края облачной прорехи вновь соединились, и я уже ничего не мог разглядеть.
Как же поступить? Скоро наступит ночь, а я и без того уже замерз, простояв какое-то время в неподвижности после напряженного подъема. Оставаться на перевале было невозможно; надо было двигаться либо назад, либо вперед. Я нашел скалу, за которой мог укрыться от вечернего ветра, и сделал хороший глоток из фляжки с бренди; это немедленно согрело меня и взбодрило.
Я задал себе вопрос: сумею ли я спуститься к руслу реки, текущей подо мною? Невозможно предугадать, какие обрывы и опасности могут мне помешать. А если я спущусь-таки на берег, отважусь ли я ее пересечь? Пловец я превосходный, и все же, оказавшись в страшном беснующемся потоке, который примется швырять меня куда ни попадя, я буду совершенно бессилен ему противостоять. А как же моя поклажа? Ведь я погибну от холода и голода, если ее лишусь, а с другой стороны, я непременно утону, если попытаюсь переправить ее через реку. Всё это были соображения весьма серьезные, но надежда найти новое беспредельное пространство, пригодное для овцеводства (каковое пространство я определил, насколько возможно, забрать себе в монопольную собственность) всё перевесила; и через несколько минут я почувствовал решимость, раз уж я совершил такое важное открытие, найдя проход в страну, обладающую, по всей вероятности, такой же ценностью, как та, что находится по нашу сторону гор, довести дело до конца и убедиться в ее ценности, хотя бы мне пришлось заплатить за провал самой жизнью. Чем больше я думал, тем крепче утверждался в решении либо добиться славы и, возможно, богатства, вступив во владение этим неизведанным миром, либо пожертвовать жизнью в попытке достичь этой цели. Я чувствовал: жизнь потеряет для меня всякую ценность, если я, увидев возможность добиться такой награды, отступлюсь от намерения завладеть всеми выгодами, какие отсюда можно извлечь.