Дядя Бак смотрел на мистера Хьюберта. И часто моргал.
А потом выйду оттуда и что вам скажу? спросил он.
Мне? сказал мистер Хьюберт. Ну, это уж, по-моему, другой разговор. А по-вашему?
Дядя Бак посмотрел на мистера Хьюберта. И опять часто заморгал. Потом опять перестал.
Подождите, сказал он. Будьте разумны. Допустим, я вошел в спальню к даме, пусть даже к мисс Софонсибе; допустим на секунду, что кроме нее нет на свете больше ни одной дамы, и вот я к ней вошел и пытался лечь к ней в постель неужели я возьму с собой девятилетнего мальчика?
Я-то совершенно разумен, возразил мистер Хьюберт. По собственной доброй воле вы забрались в медвежий угол. Дело ваше; вы взрослый человек, вы знали, что это медвежий угол, знали, как сюда забраться и как отсюда выбраться, знали, чем рискуете. Но нет. Вам надо было влезть в берлогу и лечь с медведем рядышком. А знали вы или не знали, что в берлоге медведь, не имеет значения. И если бы вы выбрались из берлоги без единой царапины, я был бы не то что неразумным, я был бы круглым дураком. Честное слово, мне тоже хочется немного покоя, тишины и свободы, и теперь у меня есть надежда на это. Да, да, почтенный. Она поймала вас, Фил, и вы это понимаете. Вы славно бегали и долго не сдавались, но знаете, повадился кувшин по воду
Да, сказал дядя Бак. Он глубоко вздохнул, медленно, тихо выпустил воздух. Но все равно было слышно. Что ж, сказал он. Значит, остается только рискнуть.
Вы уже рискнули, сказал мистер Хьюберт. Когда вернулись сюда. Вдруг и он умолк. И поморгал, но недолго всего раз шесть.
Потом перестал моргать и больше минуты смотрел на дядю Бака. Как это рискнуть?
А пятьсот долларов, сказал дядя Бак.
Какие пятьсот долларов? сказал мистер Хьюберт. Он и дядя Бак смотрели друг на друга. И опять заморгал мистер Хьюберт, и опять перестал. Вы, кажется, сказали, что нашли его в доме Тенни.
Нашел, сказал дядя Бак. Но вы держали пари, что я его там поймаю. Да будь я там вдесятером, перед этой дверью, я все равно бы его не поймал.
Мистер Хьюберт смотрел на дядю Бака, изредка моргая.
Так вы настаиваете на этом дурацком пари? сказал он.
Вы тоже рисковали, сказал дядя Бак.
Мистер Хьюберт, щурясь, смотрел на дядю Бака. Потом переслал щуриться. Потом взял свечку со стола и вышел. Они сидели на краю кровати, смотрели, как свет удаляется по коридору, слушали шаги мистера Хьюберта на лестнице. Немного погодя свет опять появился, и на лестнице опять раздались шаги мистера Хьюберта. Потом он вошел, поставил на стол свечу и положил рядом с ней колоду карт.
Покер, сказал он. Одна партия. Вы тасуете, я снимаю, мальчик сдает. Пятьсот долларов против Сибби. И с этим негром решим раз и навсегда. Если вы выиграли, вы покупаете Тенни; если я выиграл, я покупаю вашего негра. Оба в одной цене триста долларов.
Выиграл? сказал дядя Бак. Кто выиграл, тот покупает негра?
Тот выиграл Сибби, черт подери! сказал мистер Хьюберт. Выиграл Сибби! Какого же дьявола мы сидим и торгуемся тут полночи? У кого на руках меньше, выигрывает Сибби и покупает негров.
Ладно, сказал дядя Бак. Тогда я покупаю проклятую девку, а на остальной глупости ставим крест.
Ха, опять сказал мистер Хьюберт. В таких серьезных глупостях вам еще не приходилось участвовать. Нет, вы желали попытать счастья, так вот оно перед вами. Вот на этом столе, и ждет вас.
Дядя Бак перетасовал колоду, мистер Хьюберт снял. Потом колоду взял он и сдал дяде Баку и мистеру Хьюберту по пять карт. Дядя Бак долго смотрел на свои, потом сказал: «Две», и он дал две карты; мистер Хьюберт только взглянул на свои, сказал: «Одну», сбросил карту на те две, которые сбросил дядя Бак, вставил новую в свои, раздвинул их веером, взглянул раз, сложил карты, посмотрел на дядю Бака и сказал:
Ну, прикупили к своей тройке?
Нет, сказал дядя Бак.
А я да, сказал мистер Хьюберт. Он выбросил руку на стол, рассыпав свои карты перед дядей Баком три короля и две пятерки, и сказал: Ей-богу, неплохая партия, Бак Маккаслин.
И это все? спросил дядя Бадди. Час был уже поздний, солнце садилось; до дома мистера Хьюберта оставалось минут пятнадцать езды.
Да, сэр, ответил он, а потом рассказал, как дядя Бак разбудил его на рассвете и он вылез в окно, вывел свою лошадь и уехал и как дядя Бак пообещал, что, если его тут сильно потеснят, он тоже слезет по водосточной трубе и спрячется в лесу до приезда дяди Бадди.
Хм, сказал дядя Бадди. А Томин Терл там был?
Да, сэр, ответил он. Он ждал в конюшне, когда я пришел за лошадью. Он сказал: «Ну что там, еще не сговорились?»
А ты что сказал? спросил дядя Бадди.
Я сказал: «Дядя Бак, по-моему, уже сговорился. Но дядя Бадди сюда еще не приехал».
Хм, сказал дядя Бадди.
На этом почти все и кончилось. Они подъехали к дому. Может быть, дядя Бак наблюдал за ними, но, если и наблюдал, сам не показывался так и не вышел из лесу. Мисс Софонсибы тоже нигде не было видно значит, дядя Бак окончательно еще не сдался, еще не сделал предложения. Дядя Бадди, он и мистер Хьюберт поужинали, вышли из кухни, расчистили стол, оставив на нем только лампу и колоду карт. А дальше все было как прошлой ночью, только дядя Бадди не носил галстука, да мистер Хьюберт был в одежде, а не в ночной рубашке, и на столе стояла не свеча, а лампа с абажуром, и мистер Хьюберт сидел со своей стороны стола с колодой в руках и глядел на дядю Бадди, с треском пропуская ее ребро под большим пальцем. Потом он выровнял ее об стол, положил посередине, под лампой, сложил руки на краю стола и чуть подался вперед, глядя на дядю Бадди, который сидел с другой стороны, опустив руки на колени, весь серый, как старый серый валун или пень с серым мхом, и такой же неподвижный; его круглая белая голова была похожа на голову дяди Бака, но он не щурился, как дядя Бак, и был чуть толще дяди Бака словно оттого, что подолгу сидел и наблюдал, как готовится еда, словно еда, которую он готовил, сделала его чуть толще, чем он мог бы быть, и то, из чего он ее готовил мука и прочее, сообщило ему такой ровный, спокойный цвет.