Солдат писать перестал, руки по столу разложил. «Вот как? говорит. И ты, значит, тоже?»
Да, объясняю. Им нужны дрова и вода. Я буду носить воду и рубить дрова. Ну, где Пит?
Солдат встал. «Тебя кто пустил? спрашивает. Вали-ка отсюда».
На-ка, говорю, выкуси! Где Пит?
Гадом быть, он еще ловчей, чем кондуктор, оказался; не через стол ведь летел вокруг бежал, а я и опомниться не успел: только отпрыгнул, выхватил нож ну и пырнул; он заорал, держится за руку, ругается.
Один солдат схватил меня сзади, я и ему хотел сунуть, да не достал.
И еще схватили тоже сзади, а тут дверь открылась, и новый солдат вошел, и у него ремень, вроде как для правки бритв, через плечо.
Какого черта? говорит.
Этот пащенок ножом меня пырнул, это первый скулит.
Я бы его и еще разок пырнул, а они вон двое на одного, да сзади. А который с бритвенным ремнем говорит: «Ладно, ладно. Убери нож, парень. У нас ни у кого нет оружия. Человек не должен драться с безоружными».
Его я мог слушать. Он разговаривал со мной как Пит. «Отпустите мальца, говорит. Они отпустили. В чем хоть загвоздка?» Я рассказал. «Так. Он подумал. И ты пришел проведать его, пока он не уехал, да?»
Не, отвечаю. Я пришел
Но он уже отвернулся к первому солдату, а тот палец носовым платком оборачивает.
Есть он у нас? спрашивает.
Первый порылся в бумагах и говорит: «Есть. Вчера записан. Он в полку, который отправляется в Литтл-Рок».
Солдат посмотрел на часы, они ремешком к руке у него были пристегнуты, и говорит: «Поезд отходит минут через пятьдесят. Они все уже на станции сейчас, знаю я этих деревенских парней».
Вызовите его сюда, тот, с бритвенным ремнем, говорит. Позвоните, попросите проводника достать такси. И мне: Пойдем, говорит, со мной.
Там была другая комната в глубине, и тоже стоял стол и стулья. Мы сели, и солдат закурил, но недолго сидели: я Питовы шаги сразу узнал, как услышал. Солдат отворил дверь, и Пит вошел. И он был не в солдатском. Такой же, как вчера, когда садился в автобус, а только мне показалось неделя пронеслась, столько всего было и столько я пропутешествовал. Вот он, здесь, глядит на меня и будто из дома не уезжал, даром что мы в Мемфисе сидим, по дороге в Пирл-Харбор.
Ты что здесь вытворяешь? спрашивает.
И я сказал ему: «Вам нужны вода и дрова готовить пищу, а я могу дрова рубить и воду носить».
Нет, говорит Пит. Ты поедешь домой.
Нет, Пит, отвечаю. Я тоже должен ехать. Вместе с тобой. Душа ведь болит
Нет, говорит Пит. Он поглядел на солдата. Просто не знаю, что с ним стряслось, лейтенант. В жизни он ни на кого нож не подымал. Он глянул на меня. Ты зачем человека поранил?
Не знаю, говорю. Я должен был. Я должен был тебя найти.
Ладно, говорит Пит. Но никогда больше так не делай, слышишь? Держи свой нож в кармане и не вынимай. Если я услышу, что ты поднял на кого-нибудь нож, приеду, где бы я ни был, и выбью из тебя эту дурь, понял?
Я бы кому хоть глотку перерезал, только бы ты вернулся, говорю. Пит, говорю. Пит!
Нет, сказал Пит. Теперь его голос не был суровым, просто спокойным, и я понял: ничего уже не изменишь. Ты должен вернуться домой. Ты должен заботиться о маме и о моих десяти акрах. Я хочу, чтобы ты вернулся. Сегодня. Слышишь?
Слышу, говорю.
А доберется он до дому один? спросил солдат.
Сюда-то один добрался, ответил Пит.
Небось доберусь, сказал я. В одном месте живу. Небось оно на месте стоит.
Пит вынул доллар из кармана и протянул мне.
Вот, купи билет прямо до нашего дома. И слушайся
лейтенанта. Он посадит тебя на автобус. Поезжай домой и заботься о маме, и присматривай за моими десятью акрами, и держи свой нож в кармане, понял?
Да, Пит, говорю.
Ну, ладно, сказал Пит. Надо идти. Но теперь он не сворачивал мне шею. Он просто положил мне руку на голову и постоял так с минуту. И гадом мне быть он нагнулся и поцеловал меня, и я услышал шаги, и хлопнула дверь, и я не смотрел вслед, и все кончилось, и я сидел и притрагивался рукой к тому месту, куда Пит поцеловал меня, да солдат глядел в окно и чуть покашливал. Он сунул руку в карман и протянул мне что-то, и это был кусочек жевательной резинки.
Большое спасибо, говорю, и, пожалуй, мне тоже пора. Ехать-то не близко.
Подожди, сказал солдат и стал звонить опять, а я снова сказал, что мне пора, а он еще раз говорит: Подожди. Помни, что Пит тебе наказывал.
Ну, мы подождали, и вот какая-то миссис вошла в комнату, тоже старая и в шубе, как та старуха, но не накрашенная, и духами от нее не разило, и никаких историй ей было не надо.
Она вошла, и солдат встал, и она быстро огляделась и увидела меня и положила руку мне на плечо легко, спокойно и просто, как мама.
Пойдем, сказала она. Пойдем домой обедать.
Нет, ответил я. Мне надо поспеть на джефферсонский автобус.
Я знаю. Еще масса времени. Мы пойдем сначала домой и пообедаем.
У нее была машина. И теперь мы оказались там в самой гуще всех других машин. Только что не под автобусами, вокруг гудки, люди толпятся да так близко, что я мог бы с ними разговаривать, если б знал кого. Немного погодя она остановила машину. «Вот и приехали», говорит, а я посмотрел на дом и подумал, что если он весь ее, то у нее большая, наверно, семья. Но нет оказалось, не весь. Мы прошли залу с деревьями и вошли в маленькую комнату, в которой не было ничего, а только негр, да в такой форме, что куда солдатам! Негр закрыл дверь, и я вскрикнул и схватился за стенку, но все было в порядке: эта самая комната просто поехала вверх и потом остановилась, и мы оказались в другой зале, и миссис отперла дверь, и мы вошли, а там был еще один солдат, старый и тоже с бритвенным ремнем, только у этого с плеч еще и серебряная бахрома свешивалась.