Мать, кажется, и не слушает, все поглядывает на Катрю; а та, бедная, поставила локотки на стол, взялась за голову, как будто удерживает, чтоб не распалася бесталанная молодая головушка Чайчиха все рассказывает:
Как уж я его просила: покинь, сокол мой, покинь ее! не послушался! Так она его приворожила к себе, что весь свет ему опостыл! Без нее ходит как неживой.
Уж не хотелось мне брать ее в невестки, да уж бог с тобою, говорю, сын мой, женись. Послали сватов а она? насмеялася, родные мои! Не пошла!
«А что, сынок, говорю, не правда моя? Она всем одинаково светит очами Брось ее! Забудь бесстыжую!»
А он все-таки к ней Да и дождался, что богач из чужого села ее засватал она за того богача и пошла, а его как середь моря оставила. Уж как он мучился, горемыка, один бог знает!
Да что вы думаете? Какая злая, безбожница! Ходит да и ходит, бывало, мимо наших окон и смотрит, нет ли где его, увидит, доброго дня пожелает, здоровье спрашивает Такую покинуть бы, да еще бога благодарить, а он все ее любил Зелья, что ли, дала она приворожного или присушила какими чарами! Я, родные мои, я реки слезные пролила, упрашивала, умаливала его: «Женись, сын мой милый! Аль не выберешь себе какую захочешь? Пусть бы она над тобою не насмехалась». Долго он меня не слушал, а потом сам опомнился: была у нас девушка, что давно его любила, мы к ней сватов и послали, а она и отказала Видно, уж прослышала что-нибудь или было так подделано: пошла за другого.
А та безбожница, под окном нашим стоявши, кричала: «Будь бобылем весь век, Яков! Да люби только мои очи ясные!»
И пошла с хохотом, бьет в ладоши. Смотрю, и он вслед ей пошел, как виновный в чем, опустивши голову
Она, обвенчавшись с своим богачом, уехала было с ним, да скоро со всеми его родными перессорилась, всем людям там опостылела не захотела жить там и уговорила мужа купить в Хмелинцах хату; опять в Хмелинцы вползла, змея. Тогды мой Яков весь ум потерял хворал, исхудал, едва жив, а она тешится. Все люди стали на него головами качать Я надумалась, все продала да оттуда в Любчики и перебралась от нее. И бог мне помог Яков поправился, как будто стал понемногу забывать ее, на вечерницы стал ходить: когда-то он был у меня первый между парубками, так и сиял! Тут ему ваша дочка по нраву пришлась Я уж рада была! Как царства небесного, счастья ему ждала; надеялась, что ваш старик таки поддастся, как вдруг Яков: «Не хочу жениться!» Я плачу и упрашиваю «не хочу!», и делу конец. У нее муж умер: где уж тут ужиться с такою на свете! Говорят, умер сразу, не болевши, без покаяния, сердечный; а она тотчас Якову знать дала, чтобы к ней ехал Он и поехал, скрытно. Я туда ж себе! Как-то просила его! Ночи не спала думала: сжалится над несчастною старою матерью; он же у меня когда-то был такой покорный! Нет, для нее и мать родную, и себя самого забыл Гляжу, за нею по ярмарке целая толпа бредет, и мой Яков там Я уже сбиралась домой да к вам, чтобы всю беду вам рассказать, как вдруг Яков входит, да и упал на лавку «Что такое? Сын мой милый, ты нездоров?» «Ничего, здоров». Узнаю, она опять просватана за какого-то шинкаря Стала я тогда Якову говорить: «Как ты себя, сынок, ни во что ставишь? Эта змея над тобой смеется явно! Есть ли в ней сердце, чтоб любить ее!» Он как будто и забыл о ней. Я думала, вашего старика уломаем, да и поживем с нашими детками. Он, право, очень у меня добрый, да, видно, уж так подделано! Видно, ему не будет счастья! Маяться ему весь век одинокому, горемыке!
И затихла Чайчиха.
Катря встала и бросилась из хаты. Я за нею куда это она? «Катря! Катря!» кличу, не откликается, идет быстро по улице
Я ее догнала, беру за руку, останавливаю:
Да куда же ты идешь, сестрица?
Все равно
куда-нибудь дальше от хаты Так вот он отчего такую песню пел! Вот отчего грустит! Он не меня любит, а ее!..
То было, да прошло, не думай об этом, хорошо, что опомнился; прости ему прошлое. Может, он и не виноват в этом: против воли своей мучился.
Боже мой! Боже мой! Он меня не любил! Он меня обманывал.
Какая ты, Катря! Или у нас с тобою и без того мало горя? Ты лучше поговори с ним, пускай он тебе в глаза теперь скажет любит ли тебя.
Она оглянулась на меня:
Ты мне не поминай о нем; я его уже не увижу! Не хочу!
Слезы прервали ей речь Господи! Как она плакала! Какими горькими упреками его укоряла!
Меня не хотела и слушать. Потом отерла слезы и быстро повернула к дому. В хате мать с Чайчихой сидят, как сестры, рядышком, что-то вымышляют и советуются.
Я не пойду за вашего сына, проговорила Катря, ставши перед Чайчихою.
Как? Что? спрашивает Чайчиха, испугалась, видно, ее голоса или лица мрачного. И мать, как громом оглушенная, смотрит на нее.
Не пойду за вашего сына! крикнула Катря. Не хочу! Хоть бы отец десять раз позволил, бог с ним!
Я же говорю, что подделано! Это чары, прямые чары! Недаром она, ведьма, крикнула ему: будь бобылем целый век! Господи, помилуй нас от всего злого!
Катря стоит неподвижно у стола, только слышно, как дышит.
Чайчиха, видно, верила тем чарам, а как услышала, что Катря так твердо сказала свои слова, вот и не стала уговаривать ее, только сказала: «Такая уж доля!» Ласково, как родная, простилась она с нами; а когда обняла Катрю, та вздрогнула. Пошла старушка с тяжким горем своим. Катря поглядела ей вслед Села на лавку и смотрит она по хате, смотрит на нас пристальными и быстрыми глазами, точно припоминает где же делось то, чем она жила? Зачем похоронили люди навек ее счастье?