В присутствии отца и брата я смеялась на терниях, страшась одной жалобой смутить спокойствие, искупленное ценою моей жизни; но не могла, не находила в себе сил для иссушения слез в ее источнике, для подавления едва возникающего вздоха. Вот единственное чувство, одолевшее во мне все ратоборствования разума и воли; чувство, в котором я горько укоряла себя, желая пламенно нести крест свой не только безропотно, но бодро, с весельем. Богу известно, что никто никогда не бывал свидетелем моего малодушия, но от вас не хочу скрывать его; избрав вас моим посмертным судиею, хочу исповедать перед вами все, до единого трепета, до малейшего помышления
При беспрестанных движениях войск я всюду следовала за мужем; везде, всегда была одинакова, не изменяла ни мнений, ни поступков своих. Люди с умом везде дарили меня вниманием; глупцы сплетали против меня нелепые выдумки. Но есть третий сорт людей, наиболее опасный для всего, что выходит из круга обычного. Часто люди эти обладают умом и многими достоинствами, но ум их ни довольно силен, чтоб укротить владычествующее над ними самолюбие, ни довольно слаб, чтоб, ослепившись дерзкой самоуверенностью, ставить себя выше прочего видимого творения. Они чувствуют свои недостатки и всякое превосходство ближнего принимают за личное оскорбление; они не могут простить другому и тени совершенства. О, эти люди страшнее зачумленных! Над пошлым злоязычием дурака смеются, но их осторожным наветам, их обдуманной, правдоподобной клевете не могут не верить. Эти-то вольноопределяющиеся кандидаты в гении и составляют верховное судилище: они-то наиболее ожесточались против меня, и от них рассеялись ядовитейшие вести.
Пришла пора, вести эти достигли и до моего слуха; как всегда случается, они хлынули на меня внезапно, со всех сторон, оглушили, закружили мою голову. Пока шипела клевета у ног моих, пока пресмыкалась в прахе, я смотрела на нее равнодушно; но досягать до моего имени, до моего сердца, приписывая мне поступки, чуждые даже мысли моей, но обвинять меня в совершенном отступлении от моих обязанностей, от заветов веры и чести вот что больно поразило меня, что облило желчью не одну минуту моей жизни
С тех пор я, сколько можно было, удалялась от общества: я стала еще более чуждаться людей; заменила заботы о блеске ума размышлением; подвергала строгому суду свою былую жизнь; рассматривала свет не сквозь призму прежнего ожесточения, но со всем беспристрастием охлажденного от первой горячки рассудка. И все изменилось в глазах моих! Я увидела тот же свет, тех же людей, но уже с другой стороны, и, судья света и людей, в свою очередь, я во многом оправдала их.
Люди дети, вечно озабоченные, вечно суетящиеся. Торопясь за неуловимым завтра, имеют ли они досуг разбирать и разлагать сущность вещи, поражающей их взоры?.. Мимоходом они бросают беглый взгляд на ее наружный вид и только об этой наружности уносят с собою воспоминания. Не их вина, что взор часто падает на предмет не с настоящей точки зрения: они так видели, так рассудили и осудили. Они правы!
Горе женщине, которую обстоятельства или собственная неопытная воля возносят на пьедестал, стоящий на распутии бегущих за суетностью народов! Горе, если на ней остановится внимание людей, если к ней они обратят свое легкомыслие, ее изберут целью взоров и суждений. И горе, стократ горе ей, если, обольщенная своим опасным возвышением, она взглянет презрительно на толпу, волнующуюся у ног ее, не разделит с ней игры и прихотей и не преклонит головы перед ее кумирами!
Я поняла наконец эту великую истину и от всей души примирилась с моими гонителями.
Освободившись от временного заблуждения, очистив ум от помыслов гордых и суетных, изгнав из сердца все, что заставляло его трепетать враждебными ощущениями, я переселилась духом в годы моей первой юности, воскресила в душе заветы моей матери, пожелала искренно, всем сердцем полюбить ближних моих ее неутомимою любовью, смотреть на мир ее глазами. Если жизнь так бедна сущностью, что человек не может прожить без мечты, то лучше позволь мне, господи, обманываться неведением зла в самом скопище пороков, чем подозрением
порока в простой слабости!.. Вот о чем молилась я с верою, со слезами, желая пламенно хотя на других разливать то счастье, которое я знала только по его отсутствию Милосердный услыхал молитву мою: дух матери осенил меня, я обрела спокойствие в тиши уединения и отраду в собственной душе своей.
Но изгладить следы моих прежних заблуждений в памяти людей, но заставить их забыть прошедшее было невозможно. Видно, семя зла плодотворнее семени добра, потому что последнее обыкновенно глохнет и забывается, тогда как ростки первого переживают человека, который их посеял.
Вот и вся жизнь моя, Влодинский; жизнь светская и умственная. Я представила ее вам с обеих сторон; и теперь, когда вы знаете все вины, все заблуждения мои, сравните их с чудовищным преувеличением суда света и судите, во сколько раз обвинения превзошли вину.
Теперь мне остается еще упомянуть об одной, единственной светлой эпохе моего существования, озарившей меня незадолго до отхода из мира, как бы в награду за мои прошлые страдания, во искупление всех, ожидавших меня в грядущем. То был прощальный дар жизни, залог полного примирения моего с небом и людьми.