Червовая Дама, надев роскошный наряд, весь день просидела в отдалении, в тени деревьев. Издалека до нее доносилась
музыка. Она закрыла глаза, потом открыла их и неожиданно увидела, что перед ней сидит принц и смотрит на нее. Охваченная трепетом, она закрыла руками лицо.
IX
Ночью, при свете сотен тысяч светильников, в аромате гирлянд, под звуки флейт, в окружении празднично одетых, весело смеющихся юношей, Червовая Дама с гирляндой в руках робко остановилась перед принцем и склонила голову Она так и не осмелилась поднять на него глаза и надеть гирлянду. Тогда он сам наклонил голову, и гирлянда, выскользнув из ее рук, упала ему на шею. Все вокруг огласилось криками радости.
Под приветственные возгласы жениха и невесту повели к трону, где состоялась торжественная церемония коронации.
X
Люди-картинки, люди-карты стали настоящими живыми людьми. Теперь нет в королевстве безмятежного покоя и неизменной серьезности, как это было раньше. Жизнь наполнила новое королевство принца весельем и скорбью, любовью и ненавистью, счастьем и страданиями. Теперь там есть и хорошие и плохие люди, у них есть свои радости и печали. Теперь там все люди. И если они порядочны то порядочны, а если бесчестны то бесчестны, но по собственной воле, а не в силу неизбежного закона.
1892
Кабуливала
Как-то утром сел я было за семнадцатую главу моей повести. Но тут вошла Мини и начала:
Папа, наш сторож Рамдоял называет ворону каува! Он ведь ничего не знает, правда?
Я хотел объяснить ей, что в разных языках все вещи называются по-разному, но она тут же стала болтать о другом.
Знаешь, папа, Бхола говорит, что на небе слон выливает из хобота воду и от этого идет дождь. И как это Бхола могла такое сказать?! Ей бы только болтать. День и ночь болтает! И, не ожидая, пока я выскажу свое мнение на этот счет, вдруг спросила: Папа, а кто тебе мама?
«Свояченица», хотел было я сказать, но решил не шутить.
Иди поиграй с Бхолой, Мини. Я сейчас занят.
Но она не ушла, а села у моих ног, возле письменного стола, и быстро-быстро стала нараспев приговаривать «агдум-багдум», похлопывая в такт по коленям. А в это время в моей семнадцатой главе Протапшинхо вместе с Канчонмалой темной ночью прыгнул в воду из высокого окна темницы.
Окна моего кабинета выходили на улицу. Вдруг Мини бросила свое «агдум-багдум», подбежала к окну и закричала:
Кабуливала, эй, кабуливала!
По дороге усталой походкой шел высокий афганец. Одет он был в широкое грязное платье, на голове чалма, за плечами мешок, а в руках штук пять коробов с виноградом. Трудно предположить, какие мысли зародились в голове моей проказницы, когда она позвала его. Я же подумал: «Вот теперь явится это злосчастье с мешком за плечами, и моя семнадцатая глава так и останется незаконченной».
Но когда афганец обернулся на зов Мини и, широко улыбаясь, направился к нашему дому, она со всех ног бросилась на женскую половину. Мини была убеждена, что в мешке у афганца можно обнаружить двух-трех таких же ребятишек, как она, стоит только немного порыться.
Афганец подошел к дому и с улыбкой поклонился мне. Я подумал, что, хотя положение Протапшинхо и Канчонмалы весьма критическое, мне все же следует что-нибудь купить у человека, раз уж его позвали.
Я купил у него какие-то мелочи. Потом мы немного побеседовали. Поделились своими соображениями насчет политики Абдур Рахмана, русских, англичан.
Наконец он поднялся, собираясь уходить, и спросил:
Бабу,
а куда убежала твоя дочка?
Я решил рассеять напрасные страхи Мини и позвал ее. Но, прижимаясь ко мне, трусишка подозрительно глядела на афганца и его мешок.
Рохмот достал из мешка горсть кишмиша и сухих абрикосов и протянул ей, но она не взяла угощения, еще подозрительнее посмотрела на него и крепче прижалась к моим коленям. Так состоялось их первое знакомство.
Как-то утром, спустя несколько дней, я вышел по своим делам из дому. Моя дочурка сидела на скамейке возле двери и оживленно болтала о чем-то. И рядом, на земле, я увидел того афганца; он с улыбкой слушал ее, вставляя время от времени свои замечания на ломаном бенгальском языке. За весь пятилетний жизненный опыт Мини еще не случалось иметь такого терпеливого слушателя, не считая отца. Тут я заметил, что подол ее полон кишмиша и миндаля.
Зачем ты ей дал это? Больше не делай так, сказал я афганцу и, вынув из кармана полрупии, протянул ему. Он не смутился, взял деньги и опустил их в мешок.
Вернувшись домой, я увидел, что эти полрупии подняли шум на целую рупию.
Мать Мини держала в руке белый блестящий кружочек и строго спрашивала девочку: