Захваченный общим порывом, Пьер вместе со всеми безвольно опустился на колени. О, всемогущество, неодолимая заразительность веры, грозное дыхание потустороннего мира, чья сила удесятеряется благодаря царственному величию и пышности, в которые облекает их римская церковь! Окруженный кардиналами и свитой, Лев XIII уселся на трон; наступила глубокая тишина, и церемония началась, согласно принятому уставу. Сначала, преклонив колена, заговорил какой-то епископ, повергший к стопам его святейшества моления всех верных чад христианской церкви. Затем выступил председатель комитета, барон де Фура; он стоя прочитал длинную речь, изложив в ней задачи и цели настоящего паломничества, глубокое значение которого он пояснял, представляя его как протест политический и религиозный одновременно. У этого толстяка был тонкий, пронзительный голос, скрежещущий, точно пила; барон возвестил, что весь католический мир с прискорбием взирает на притеснения, коим вот уже четверть века подвергается папский престол; что народы, в лице своих паломников, горят желанием доставить утешение верховному и высокочтимому главе церкви, и вот богатый и бедный принесли каждый свой обол, самые убогие принесли свою лепту, дабы папство, гордое и независимое, процветало, презирая своих супостатов. Барон говорил также о Франции, оплакивал ее заблуждения, предрекал ее возврат к славным традициям прошлого, кичливо объявлял ее самой щедрой, великодушной даятельницей, чье золото и дары неиссякаемым потоком проливаются к ногам папы. Лев XIII поднялся, чтобы ответить епископу и барону. Папа заговорил гнусавым, но сильным басом, неожиданным в обладателе столь тщедушного тела. В нескольких словах он выразил свою признательность, сказал, как сердечно трогает его преданность папскому престолу со стороны различных наций. И хотя наступили тяжкие времена, грядущая победа не за горами. Явные признаки свидетельствуют, что народ возвращается в лоно благочестия, и приидет конец беззаконию, и восторжествует церковь Христова во вселенной. Что же до Франции, то разве она не старшая дщерь этой церкви? Разве не выказала она святому престолу достаточно знаков своей дочерней любви, и разве может он когда-нибудь лишить ее своего благоволения? Затем, в благодарность за драгоценную поддержку, папа, подъяв руку, даровал апостольское благословение всем паломникам, а в их лице всем обществам, в том числе и благотворительным, которые они представляли, их семьям и друзьям, Франции, всем народам католического мира. Он снова опустился на трон, и тут грянул бешеный взрыв рукоплесканий, не умолкавший минут десять и тонувший среди криков «виват» и невнятных возгласов, с неистовством страсти бурно сотрясавших залу.
То был порыв какого-то исступленного обожания, оно бушевало вокруг Льва XIII, вновь недвижно восседавшего на троне. В папской тиаре, в красной, подбитой горностаем мантии на плечах, в длинной белой сутане, он застыл в торжественной окаменелости кумира, почитаемого двумястами пятьюдесятью миллионами христиан. На фоне пурпурных складок балдахина, между вскрыльями драпировок, словно в сиянии пылающего горнила славы, папа выглядел поистине величаво. Не стало хилого старца, семенящего подпрыгивающей походкой хворой и неказистой птицы. Хрупкая шея, тщедушное лицо, слишком крупный нос, слишком широкий рот все куда-то исчезло. На восковом лице сняли удивительные черные, глубокие, вечно юные глаза, в них светились ум и необычайная проницательность. Все существо этого человека преисполнено было твердой волн, сознания почиющей на нем вечности, царственного благородства; впечатление это создавалось совершенной бесплотностью папы, словно он был сама душа, нашедшая приют в оболочке, бледной, как слоновая кость, и столь прозрачной, что душа эта, как бы освобожденная от уз земных, становилась зримой. И Пьер понял, чем должен быть этот человек всемогущий папа, всемогущий властелин двухсот пятидесяти миллионов подданных для скорбящих и благочестивых католиков, пришедших к нему на поклон со всех концов света, распростертых у его ног и раздавленных блистательным величием олицетворенных в нем сил. А позади него, в пурпурных складках драпировок, неземные миры, беспредельность идеального, ослепительной славы! В одном лице сочетались избранник, единственный, сверхчеловек, в нем воплотилась многовековая история от апостола Петра. Сколько мощи, предприимчивости, битв, триумфов! И что за чудо, совершаемое вновь и вновь: небесная благодать снисходит в бренное тело, бог поселяется в своем избраннике и слуге, наделяет его святостью и, обособив от прочих, одарив всемогуществом и всеведением, ставит над несметной толпою смертных! И какой священный трепет владеет этой толпой, какая взволнованная, смятенная нежность: папа-богочеловек, глазами его взирает бог, устами его глаголет бог, в каждом благословении его благодать божья! Подумать только, как безмерна, как абсолютна непогрешимость владыки, в чьих руках вся полнота власти на этом свете и вечное блаженство на том. Это бог, зримый воочию! И понятно, отчего так рвутся к нему душою люди, снедаемые жаждой веры и мечтающие раствориться в нем, дабы обрести наконец желаемую уверенность и, предавшись ему, исчезнув в нем, найти утешение!