И вот в день школьного праздника стояла такая великолепная погода, какой дядюшка Ировец еще ни разу не устраивал. Староста, конечно, не удержался, чтобы не прихвастнуть, и рассказал в трактире
о просьбе, поступившей от самого директора гимназии. «Гонец из Цапартиц» не только орган аграрной партии, но издание в высшей степени свободомыслящее со свойственным ему юмором поведал все это читателям, причем всласть поиздевался и над паном директором гимназии, который совсем недавно в городском клубе позволил себе колотить о стол свежеиспеченным «Гонцом из Цапартиц», понося его за стилистические ошибки и огрехи, каковых там и в самом деле было хоть пруд пруди.
Поскольку статейка называлась «Глупка и глупец», а редакция «Гонца из Цапартиц» привыкла не жалеть толченого перца, освобождая тем самым читателя от необходимости раскусывать горькие зерна, дядюшка Ировец с полным основанием мог отнести этого «глупца» на свой счет, что он и сделал, имея для сего, как вы увидите из дальнейшего повествования, достаточно веские причины.
Вот эта статейка и привела любезного Флориана в мастерскую духа К. Мног. Корявого. Пока мы знакомили вас с событиями, последовавшими за достопамятным визитом или, если хотите, явлением святого Флориана, редактор Корявый и дядюшка Ировец уже обо всем договорились. Увы, автор не успел запечатлеть их диалог, о чем весьма сожалеет, ибо его отсутствие чрезвычайно затрудняет сценическое воплощение этого сюжета, который мог бы послужить прекрасным материалом для какой-нибудь салонной комедии.
С присущим нам мастерством мы изобразили бы, как оба кота ходили вокруг горячей каши, как К. Мног. Корявый, которому не без натуги удавалось родить какую-нибудь идею, вдруг почувствовал в своем мозгу, обычно плохом проводнике электричества, настоящее короткое замыкание, последствия коего далеко превзошли все планы и надежды дядюшки Ировца.
К. Мног. Корявый задумал сделать его не каким-то там «первым человеком в округе», а ни мало ни много депутатом от Цапартиц в земском сейме и имперском совете! Это уже само по себе показывает, что хоть Корявый и был в некотором роде тяжелодум, но вовсе не глупец.
Духовные щупальцы дядюшки Ировца не сразу ухватили идею Корявого; еще больше времени потребовалось зборжовскому старосте, чтобы дойти до той стадии сознания, которую можно выразить словами: «А почему бы и нет?»
«Cur non et tu, Augustine?» очевидно, произнес бы Ировец в сей миг зарождавшегося согласия, знай он латынь и житие святого Августина .
Ировец добирался до сути идеи Корявого, как до вершины крутого холма, однако К. Многослав энергично подталкивал его сзади, и с его помощью тот, наконец, одолел непривычную крутизну.
Любезный читатель догадался уже, что редактор «Ч. л.» вовсе не советовал своему приверженцу а Ировец, несомненно, стал им с того момента, как выломал ручку редакционной двери, по спаневицкому примеру поджечь Зборжов, дабы переплюнуть первого человека в округе, хотя дорога к мандату не исключает и такого способа.
Как выдвинуться и притом выдвинуться в интересах вполне определенной партии придумал сам Ировец. Поскольку он прежде всего жаждал отомстить за «глупца», то незамедлительно растолковал Корявому, для чего ему потребовалась помощь редактора и его печатного станка.
«Гонец из Цапартиц», являясь органом объединения свободомыслящих земледельцев «Ход», регулярно публиковал прогноз погоды, получаемый по телеграфу из венского Центрального института магнетизма земли и омброметрологии.
Вот наш герой и предложил Корявому: если, мол, господин редактор соизволит предать гласности мнение на этот счет его, Ировца, то он, со своей стороны, дает гарантию, что венский официальный прогноз, печатаемый в «Гонце из Цапартиц», ни разу за всю неделю не подтвердится.
Тут-то и произошло в черепной коробке редактора короткое замыкание.
Расстались они как заговорщики, связанные тайной на жизнь и на смерть; дядюшка, наверное, был уже за воротами, с которых дожди почти смыли гордую надпись, сделанную в шестидесятые годы , а К. Многослав все еще радостно потирал руки.
Потом с наслаждением обмакнул перо и принялся за статью, в которой было столько язвительной горечи, что, казалось, перед ним не чернильница, а перечница его собственной супруги. Первая фраза статьи начиналась так:
«Меж небом и землей творятся вещи, о которых ученым мужам в Подлеце из Цапартиц даже не снилось» и т. д., и т. п.
Скажем только, что конец статьи по своей едкости не уступал концентрированной серной кислоте и что К. Многослав мудро занял по отношению к Ировцу позицию хоть и сдержанную, но явно сочувственную. Рассказал о его визите в редакцию,
упомянул об удрученном и горестном состоянии почтенного гражданина, необычайный дар которого следует защитить от нападок недоучки, нашедшего себе пристанище в так называемом официальном органе свободомыслящего сельского объединения «Ход». А ведь правление общества, казалось бы, должно охранять доброе имя земледельца и не допускать на страницах своего печатного органа оскорблений в адрес крестьянина, будь то хоть самый «последний человек в округе». «Первому человеку в округе» недурно бы зарубить себе на носу и т. д., и т. п.