Только ты, Леня, со своей магнетической книжкой не впади в идеализм!
Что вы, Савелий Кузьмич! воскликнул он с живостью. Да я еще раньше, до всякой книжки, пришел к этим выводам, имеющим строгое научное подкрепление. Теперь мне надо только подкрепить этот магнит таким карманным волновиком-усилителем, который бы посылал мою волю и мысли на далекие расстояния...
И Леня начал толковать о взаимодействии энергий, о том, что в нашей природе существует ритмическое колебание всех частиц начиная от вращения Земного Шара и кончая вращением мозговых полушарий. Об этом писали Дарвин, Жюль Верн и граф Калиостро. Оставалось лишь разыскать математический знаменатель этим ритмам и, собрав всю волю в пучок, излучать ее со знанием дела по одной волне. Я уже не помню технической стороны вопроса, но помню, что примеры, приводимые Леней, звучали весьма убедительно.
Наконец он упрятал книгу в облезлый чемоданчик и сказал:
Теперь, Савелий Кузьмич, примите свое вертикальное положение и подберите свои вещи, вылетевшие из кармана.
Я встал на обе ноги, слегка оглушенный, растерянный, но даже не поскользнувшись, и подобрал поспешно ключи, медяки, спички.
А теперь, старик, забудь все, что ты видел и слышал, чтобы не разболтать преждевременно тайну открытия!..
...И я забыл. И про книгу его забыл, и про то, что на руках по полу бегал, тоже забыл. Это уже потом, спустя два месяца, начали у меня восстанавливаться кое-какие штрихи и краски из той картины, которую я тут нарисовал. Да и то, может быть, еще не все во мне восстановилось: как сейчас узнаешь, проверишь? А тогда, в первый момент, мне показалось, что я только-только приплелся в читальню после обеденного перерыва, а Леня уже сидит на своем стуле. Правда, я удивился, почему у меня руки грязные, липкие и болят, а в животе ощущаются слабость и тошнота. Пиджак тоже сидел на мне как-то косо. Но в мозгу был полный порядок, и я подумал, помнится, что вот и старость подходит, помирать пора.
Подпыхтел к Лене и вижу, что он тоже сидит какой-то квелый, зеленый и пот со лба носовым платочком утирает. Видать, заучился совсем.
Что ты, Леня, читаешь? говорю.
Да вот, говорит Леня, читаю «Диалектику природы» Фридриха Энгельса.
Ну и что же, говорю, Фридрих Энгельс говорит в своей «Диалектике»?
Он, говорит Леня, тыча в Энгельса, говорит, что все в жизни течет, все изменяется, а сознание, говорит, есть высший продукт материи.
Это он правильно говорит, говорю я Лене. Это он хорошо говорит. Ты, Леня, запомни это или запиши на бумажку,
что сознание есть высший продукт...
И бряк в обморок... Очнулся, смотрю все тот же Леня с испуганным лицом на меня изо рта прыскает. Заботлив он к людям был, наш Леня Тихомиров, уж так заботлив... Он понимал...
Тьфу ты пропасть, опять этот голос из подземелья!.. Может, и с потолка, откуда мне знать, где вы тут скрываетесь, и вот уже второй раз... Эй, не слышу! Громче, громче! Как вы сказали?..
Я говорю мы с вами знакомы, Савелий Кузьмич.
Зна-ко-мы? Но я никого не вижу, лишь рука по бумаге выписывает какие-то каракули...
А помните, мы беседовали на раскопках в монастыре? Помните встречу с профессором?..
Так вы тот самый профессор?
Да.
Ой! профессор! здравствуйте! как поживаете? А я вас не узнал... ведь столько лет... Постойте, вы уже тогда, в 26-м году, стариком были... Ведь вы, извините, по времени уже помереть должны... Как же так?!.
Всякое бывает, сударь...
Господи, спаси и помилуй! Владычица!... А перо-то окаянное так и строчит, так и строчит пальцы не расцепишь... Извините, профессор, вы, случайно, не хвостатым ли будете?..
Ну зачем же?
Мало ли зачем... на всякий случай... И не с рогами?..
Нет-нет, смею уверить вы заблуждаетесь.
Как же вас величать-то прикажете?
Зовите меня по-прежнему профессором. Не стоит запутывать рукопись посторонними именами, событиями. И так мы с вами уже несколько отвлеклись.
Тогда знаете что, профессор, покажитесь мне на минуточку в натуральную величину. Чтоб я не сомневался, что это вы, чтоб я вас опознал, увидал... Надо же повидаться...
Нет, это излишне.
А вы меня видите?
Зачем мне вас видеть, когда я вами пишу?
Вы мною пишете?! А что же я делаю?
Ах, Савелий Кузьмич, какой вы, право, несносный... Ну хорошо, хорошо, мы с вами пишем совместно, слоями.
Слоями!
Да, слоями. Фокусы русской истории требуют гибкости, многослойного письма. Помните на раскопках, в монастыре, один исторический пласт обнажается за другим: подметки от 18-го века, битые горшки от 16-го? Так и тут. Нельзя же все копать на одном уровне... Вот вы сами то и дело прибегаете к сноскам, к отступлениям, роете норы, погреба для сохранения фактов. Я вам помогу и часть описаний охотно возьму на себя. То есть писать-то, конечно, будете вы, но мысли через вас потекут совсем из другого бассейна. Не спорьте, мне уже приходилось поправлять и направлять вашу руку, иначе бы вы сбились и заехали Бог знает куда. Ну как вы, например, представили этого Тихомирова? Мудрецом каким-то, волшебником, в то время как ему выпала роль исполнителя, пускай талантливого, я согласен, но всего лишь исполнителя. Ведь не своею же властью он захватил город!