Ну и шуба у тебя, брат! Ну, шуба!
А на пятый день утром старик заметил, что хорь, примостясь на подоконнике, смотрит в лес. Там, в лесу, падал снег, деревья потемнели и сдвинулись, и ель, скованная до того морозом, свободно раскинула оттаявшие ветви.
Птица пролетела за окном, хорь метнулся и замер, и в напряженном изгибе его длинной, стройной шеи, в повороте маленькой головы старик уловил хищное выражение, какого еще не видел. И еще одно запомнил старик: как хорь оглянулся. Он повернул голову с нервной, судорожной медлительностью и осмотрел комнату с тоскливым страхом затравленного. А когда человек направился к нему, хорь прянул на задние лапы, предостерегающе взвизгнул, готовый броситься.
Тогда старик приоткрыл дверь и вернулся к столу. Он сидел, посасывая трубку, хмуро наблюдая за хорем. Студеный пар пошел клубами от двери, докатился до стены, поднялся к окну, и хорь, глубоко втянув в себя запахи леса, бесшумно спрыгнул на пол. Он пересек комнату крадущейся походкой, словно его выслеживали. У порога остановился и через плечо покосился на старика. Чуждо, с подозрительностью впились в человека холодные зрачки. Прижимаясь к доскам, хорь переполз через порог, распластался под дверью и исчез.
Старик вышел на крыльцо. Зажав
зубами потухшую трубку, он смотрел, как уходит зверь. Мокрый снег залеплял маленький синий след. У края поляны хорь легко взмахнул на сугроб, слился с кустарником, и оттуда с тревожным криком поднялись птицы.
Старик вернулся в комнату, присел у печки и долго, не шевелясь, глядел на огонь, слушая, как вокруг дома гудит лес.
РАССКАЗ ПЕЧАЛЬНЫЙ
А мне никогда не скучно. Мне чудесно. Если бы я умела петь, как птицы у нас в лесу, я бы целый день пела. Я и пою, только про себя. Я очень хорошо знаю птичьи мелодии. Говорят, будто белки заботливы. В лесу это, может быть, и верно, но не в городе. Вот у меня в голове никаких забот!
Со мной любят играть. Например, дают мне грецкий орех. Что по сравнению с грецким орехом всякая лесная мелочь еловые семечки или простой орех! Грецким орехом наешься как следует. Правда, у него толстая скорлупа. Проточить в нем щель долгая история. Мне подставляют ладони, я сажусь на них и принимаюсь грызть орех. И вот, придерживая меня за ноги, они начинают наклонять меня вбок, все ниже, ниже и переворачивают так, что я повисаю вниз головой. Я продолжаю грызть. Они думают, будто я так увлеклась, что ничего не замечаю, и они смеются. Пусть смеются! Я и сама смеюсь про себя. Я люблю, когда весело. Им весело, и мне весело. Мне так хорошо!
Когда я играю сама, они на меня смотрят. В комнате есть старая ширма, обтянутая материей, зеленой, как листья у нас в лесу. За эту материю очень удобно цепляться. Я подбегаю, взлетаю вверх и начинаю носиться по ширме боком. Именно боком вправо, влево, вправо, влево. Особенно интересно, если ширму сдвинут, и она становится похожей на древесный ствол. Тогда снизу вверх и сверху вниз я опоясываю ее винтом. Они удивляются, почему я по ширме бегаю боком. Они не знают, что это я как будто бы спасаюсь от моего лесного врага совы. Если бы я помчалась по дереву прямо вверх, сова схватила бы меня. А винтом куда ей угнаться за мной на своих неуклюжих крыльях! Пока она кружит, я уже наверху, в густой листве, и раз! меня на этом дереве нет как нет, и она потеряла меня из виду. Насколько в комнате лучше, чем в лесу! Здесь нет совы и некого бояться!
Еще они не дают мне грызть книги. Стоит оказаться на шкафу и приняться за корешок книги, как снизу кричат: «Ты, такая-сякая, не смей!» Я не обращаю внимания. Тогда они стучат по шкафу. Я перестаю и выглядываю оттуда: что им надо? И вспоминаю: «Ах да, нельзя грызть книги!» Но я страшно забывчива и грызу опять, и опять они кричат и стучат. Тогда я спускаюсь на полку и лезу туда, где за книгами меня не видно. Здесь пыльно, и я чихаю, но зато они успокаиваются, и мне никто не мешает. Если бы они только знали, что от многих книг остались уже одни корешки! От бумажной трухи здесь так мягко, что иногда приятно бывает полежать и даже поспать. Славно спать, когда знаешь, что тебе не грозят никакие опасности!
Здесь даже звери ко мне хорошо относятся. Как-то раз я гуляла по комнате. У меня не было настроения грызть книги, и, наверное, они это заметили, потому что меня оставили
одну. Мне захотелось полетать. Я умею чудесно летать. В воздухе меня поддерживает мой пышный хвост. Перелететь через всю комнату, со шкафа на ширму, одно только наслаждение. Я оттолкнулась лапами от шкафа, полетела и вцепилась в ширму. Взбежала наверх, оттолкнулась, полетела, приземлилась на стол и даже проехалась по нему с размаху. Что-то упало на пол и разбилось; я долго смотрела, но не разобрала, что именно. Не все ли равно! Как мне хорошо! Мне удивительно хорошо! Мне лучше всех!
Потом я покапала на стол. Они не велят капать на стол, но что же мне выбирать, куда капать? Где сижу, там и капаю. Я собиралась теперь перелететь на кресло, вдруг, смотрю, из-под кресла кто-то выходит. Какая-то особа, очень похожая на меня, но с острым носом. Такого же роста, как я, только не рыжая, а серая. И хвост у нее это меня сразу поразило голый, как прутик. Я перелетела на кресло, а она испугалась и юркнула под него. Через секунду она высунулась, а я вниз головой спустилась по креслу, и мы понюхались. Странно! У нас в лесу кроты, ежи, кто угодно даже совы, имеют свой собственный запах. От этой особы пахло, как от старой диванной подушки И все-таки она мне понравилась. Она отнеслась ко мне дружески. Как здесь спокойно жить!