Мацукин, лишать голодного товарища пайки. Надо же совесть иметь!
Вот еще проповедник сыскался. Какую-то совесть выдумал. На кой ляд мне твоя совесть? За нее, браток, и финика не дадут.
Кабы были с совестью, вторит ему Халим, давно подохли бы. А по-моему, пусть каждый живет, как может.
Словом, homo homini lupus est . Вот она, максима мацукиных и халимов.
Досаднее всего, что проделки Мацукина вызывают не гнев, а некоторое восхищение у молодых пленяг. «Вот, дескать, какой удивительный человек: обманщик, шулер, вор, но все это так ловко обделает, что не поймаешь, не придерешься. Артист, как есть артист!» Нашлись даже подражатели.
Страшно подумать, как рабские привычки начинают исподволь овладевать нами.
Александр Владимирович изливает свою обиду:
Сергей думает, что я всегда сыт, потому что кох . А разве я похож на сытого? Что с того, что я кох: я так же голоден, как все.
И вовсе не потому, что честен, потому что пикирнуть нечего. Посудите сами, что я могу скамсить , кроме воды, соли, сушеной капусты, сушеного кольраби и молотого конского каштана. Других продуктов ведь нет. Да и эти Кайдль отпускает строго по норме и притом смотрит, чтобы не дай боже я не утащил щепотку соли. Ведь буквально так обстоит дело, вы сами знаете, Георгий. С сушеной капусты сыт не будешь, если даже украдешь ее котелок.
Шеф и Самурай всегда твердят нам: «Эссен гут, эссен прима!»
Нечего сказать прима, когда коху абсолютно нечего украсть.
Вернувшись с ночной, улегся на койку. Моя на третьем ярусе.
Не спится. Думы о том, о сем, а больше о пайке. Томительные три часа до встречи с нею. «Так ждет любовник молодой минуты сладкого свиданья» .
Вздрогнул от лязга замка и от крика:
Тавай!
Самурай лупит Петра Кривого и тащит его с койки.
Пан, я болен. Пан, форштейн я кранк!
Та, та, та! Яйца тольсти к большой. Никс больной. Фауленца . Саботаже.
Пан, ей-богу, кранк!
Никс кранк. Русски иммер эссен, иммер шпать унд никс ропота. Тикай!
Самурай толкает Петра в спину и ведет из барака.
Через час Петро возвращается.
Ну что, отпустили?
Отпустили, хотя и отлупили. Упал я в обморок. Вышел шеф, поглядел и крикнул: «Раус! Кушат нет. Кайн брот унд никс суп!»
Каримов баракенэльте , а по-нашему полицай.
Нередко он орет на товарищей, угрожает, даже пытается ударить. Словом, лезет из кожи, чтобы доказать шефу и командофюреру свою преданность.
Работает он так, что немцы с тревогой поглядывают на него.
Ведь Геббельс и Лай внушают своим землякам, будто они самые что ни на есть «арбайтслюстигсте унд арбайтефеигсте меншен ин дер вельт» . Когда пленяга работает наравне с немцем, то шеф рычит на своих «фольксгеноссов» : «Какие вы немцы, раз русские вас обгоняют. Вы хальбруссе или хальбполе!» Чтобы не подвергнуться проверке расовой чистоты, немец вынужден или значительно повысить производительность труда, или сдерживать ретивых русаков.
Вот почему немцы часто говорят Каримову:
Лянгзам, иммер лянгзам!
Куды там, Каримов не слушает их, он готов наизнанку вывернуться, в аборт и обратно бегает рысью.
Славы ищет? Нет, экстрапайки.
Петра Кривого водили к врачу.
Ну как, Петро, освободил доктор?
Хиба ж это доктор, это полицай. Орет, толкает, бранится, дерется. Я и мундёра свово не скидал. Этот арц-полицай посмотрел на меня сквозь окуляры да как крикнет: «Никс, шлим, арбай!» Стукнул меня с размаха ногой по дупе и выпихнул из кабинета.
20 часов. Дверь на запоре.