никс гут .
Дох, чтоб ты сдох. В Сибири филь шпек унд гольд .
О я ин Сибириен филь гольд. Дас вайс ишь ганц генау .
Ду либен, Фалдин, шпек и гольд?
Натирлишь, еда либт ден шпек унд гольд, ишь вайс бешайд. Сибириен ист Эльдорадо, нет? Аба ишь кан нишьт ди кельте фертраген унд майне фрау аух нет .
Ишь иксосос , золото любит, а холода боится. Мечтает: всех русских на копи сошлю, а сам Европой буду править. Только врешь, поедешь в Сибирь со своей либе фрауей.
Зо, камраден, Сибириен ист шрекенслянд, гельт. Аба бай унс, ин унзере дойче хаймат ист шен, вундербар, нет .
О нет! Дойчлянд никс гут. Никс эссен, иммер клёпфен, унд иммер кальт .
Да, действительно кальт, как нигде в Сибири. Зябнем днем и ночью, зябнем в цеху, зябнем на койках. На дворе июль, в бараке, что сельдей в бочке, спим, не раздеваясь а все-таки зябнем.
Или это от голода, от истощения, от тяжелого морального состояния?
Всё здесь никс гут: земля, дома, климат, люди. Всё здесь кальт! Солнце, луна, звезды, небо, воздух, стены и люди. Даже пташки не хотят жить в этой стране: не слышно их веселого щебетанья.
И оттого душа еще больше тоскует по воле и по родной небесной сини. «Как сладкую песню отчизны моей, люблю я Кавказ!»
А если суждено увидеть не горы Кавказа, а снежные просторы Верхоянска?
Что ж, пусть Верхоянск, лишь бы не чужбина.
Мы всегда говорим в таких случаях: «Я Сибири не боюсь. Сибирь ведь тоже русская земля!»
Бывают минуты, когда наши отупевшие головы и окаменевшие сердца восприимчивы не только к пищевым раздражителям. Иногда душа просит песен. И вот затянут пленяги какую-либо каторжную:
Вареник ругмя ругает колхозы.
Разорили крестьянина, житья ему не стало в деревне.
Что ж, тебе под немцами лучше?
Не лучше. Но ведь сейчас война. Вот кончится война тогда заживу. Выйду на волю, куплю себе землю, хату, коня, корову.
Где ж ты купишь?
Да тут, в Немечине.
Ишь размечтался, чертов куркуль. А на какие финики купишь?
Зароблю, я ведь сапожник.
А вы, Вареник, программу NSDAP читали?
Где ж мне ее прочитать?
В цеху, на доске.
Не разумею по-немецки.
Жаль. Почитали бы многое уразумели бы.
А что там пишут?
А вот что. Ни один недойч (Nichtdeutsche) не может быть гражданином Райха. Недойч не пользуется никакими правами и не может владеть собственностью. Так что оставьте ваши мечты о хате в Немечине. Вечными рабами будем, если только победят немцы.
Голодному, истерзанному, физически и морально истощенному пленяге особенно тяжелы ночные смены.
Похлебав в 17 час. 30 мин. баланду, сидишь, повесив голову, и ждешь с тревогой, когда вахман заорет ненавистное «арбайтен!» Но ни пронзительный гудок, ни повторные крики вахмана не могут стронуть нас с места. И только удары и пинки заставляют подняться и понуро плестись в цех.
Медленно тянется ночь. Медленно еще и потому, что все свои слабые силы прилагаешь к тому, чтобы не работать, замаскироваться, скрыться в ферштеке . Один глаз направлен на мастера, так и рыскающего по цеху в поисках укрывшихся от работы, а другой на стрелку стенных часов. Стоишь и напряженно смотришь до тех пор, пока все окружающие предметы не замелькают перед тобой в образе желанной пайки. Но, увы, встреча с нею произойдет не ранее 9 часов утра.
Хорошо еще, если сменный ночной мастер Педа Либишь. Этот спокойный, молчаливый немец со скорбными глазами не дерется, не кричит, не понукает. Он подойдет, блеснет очками, вздохнет и скажет:
Я, я. Гут, гут. Иммер лянгзам,