Очень меня обрадовала встреча с Кочо из Доганова. Он учился в 3-й мужской гимназии. Мы окончили ее вместе. Всегда приятно встретить знакомого. Некоторое время он учительствовал и отдавал
все силы подпольной работе. Однажды ночью его дом был окружен полицией, но ему удалось скрыться, и он ушел в отряд. Высокий, с русыми волосами, он производил впечатление сильного, даже властного человека, хотя взгляд его светился нежностью. «Боец первого класса», кратко охарактеризовал его бай Димо, обычно скупой на похвалу. Кочо на некоторое время задержался на Мургаше, бродил по тропинкам своего края, выполняя поручения партии и РМС.
Заслуживают ли такие хорошие люди эту участь? Или в этом они виноваты сами? Наверное, есть какие-то более глубокие причины?
ГЛУБОКОЕ РАЗДУМЬЕ
Посланец партии действительно прибыл. Вернее, два. Тогда все и разъяснилось.
На нем были брюки гольф, штормовка и туристские ботинки на толстой подошве. Я узнал его издалека. И опять радость согревает душу знакомый человек... Он приложил ладонь к кепке, сильно пожал руку.
Ну, здравствуй! Как дела?
Хорошо...
А что у тебя хорошего-то?
Этот свой шутливый вопрос он задавал всегда, когда стремился поднять настроение людей. Однако я тогда не засмеялся: и в самом деле, что у нас хорошего?..
Э, да ты, кажется, недоволен? Ведь ты уже партизан!
Конечно, я доволен...
Доволен, да не очень... Давай-ка поговорим.
Старые партизаны обо всем расскажут лучше, я здесь каких-нибудь десять дней...
Ничего, значит, ты еще можешь быть беспристрастным. И настойчиво потребовал: Говори все, что думаешь.
Мы поговорили. О многом он знал уже в Софии (по рассказам Велко и Начо), но хотел услышать подробности от бойцов. Пока мы ждали партизан из четы имени Бачо Киро, он успел поговорить со многими. Это был тот самый товарищ, с которым мы встречались летом, после смерти царя. Тогда он остался для меня безымянным. Теперь же сказал, что зовут его Янко. Это был член областного комитета партии и его уполномоченный.
Второй, в полевой форме подпоручика, был Калоян начальник штаба Софийской военно-оперативной зоны.
Они вышли из лесу неожиданно. Вышли, будто на сцену. Командир Цветан крупный, внушительный, с черными усами. Васо, политкомиссар спокойный, медлительный. Лазар был в коротких брюках: в этот холодный, сырой день они совершенно не грели. На открытом лице Лазара выделялись близко поставленные глаза. Худой, смуглый Бойчо был в довольно потертой коричневой сафьяновой шубе. Стефчо можно было узнать издали по его иксообразным, сходящимся в коленях ногам. Его широкое лицо казалось все время улыбающимся. Вот и Филип военный инструктор, высокий, стройный. И Васко, которого вы уже знаете. Первые впечатления врезаются в память на всю жизнь, потом они лишь дополняются. Рукопожатия, объятия...
Все были в сборе, и конференция началась. Тогда мы считали это военным собранием, однако позже, когда определилась его важная роль в истории отряда, мы назвали это собрание второй Мургашской конференцией.
Не помню, как началась конференция. Вижу только, как говорит Янко. Острый нос, острый подбородок делали его лицо будто точеным, и он казался более худым, чем был на самом деле. Глаза его то улыбаются, то становятся презрительно-холодными, когда он говорит о враге. Его лукаво-доброжелательная улыбка очень быстро может стать убийственно-иронической. Выражение его лица также быстро меняется. Вот он поднимает указательный палец над головой, затем делает им резкое движение вниз; убеждая, растопыривает пальцы, призывно сжимает их в кулаки, поворачивается, чтобы посмотреть в глаза каждому. Движения его быстры, целеустремленны. Бесспорно, у него есть опыт оратора, он стремится увлечь слушателей. По его речи чувствуется, что он из наших краев, но прошел городскую школу; видимо, был рабочим, а затем стал профессиональным революционером. Он говорил, не заглядывая в записи, уверенно цитировал документы, отпускал острые словечки, иногда приводил пословицы, с удовольствием смеялся своим шуткам или замечаниям слушателей. Он все время повышал голос, будто выступал перед значительно большей аудиторией, чем та, которую составляли мы, однако спохватывался и продолжал говорить тише, но вскоре вновь забывался. К партизанским обычаям он еще не привык, чем сердил некоторых из нас, чересчур осторожных.
А основания
говорить во весь голос у нас были. «3ора» уже писала: «Преувеличенные советские сообщения о новом наступлении Красной Армии на Днепре...» Хорошо, пусть преувеличенные, но... где Волга, а где Днепр?!
Я не пытаюсь на память воспроизвести речь Янко, но думаю, что она очень близка к той характеристике тогдашней обстановки, какую он дал в нелегальной газете «Отечествен фронт»:
«Гитлеровские эмиссары и их болгарские слуги обворовывают нашу страну, без стыда и жалости грабят народ, дерут с него три шкуры. Они хищнически присваивают себе плоды тяжелого труда болгарского крестьянина. Болгарский рабочий и болгарский чиновник не могут накормить и обогреть своих детей, не могут их обуть и одеть... Тысячи и десятки тысяч рабочих и работниц оказываются выброшенными на улицу, лишенными работы, у них отнимают последний кусок. Плоды богатой болгарской земли, ее продукты и сырье вывозятся в Германию.