Контингент студентов Йенского университета должен составлять не более 1500 человек, но и этого количества набрать не удалось. Было зачислено всего 1299 человек.
Ректор университета профессор Ф. Цукер 12 сентября представил в УСВАТ письменный доклад о состоянии учебного заведения и его готовности к возобновлению занятий. К докладу были приложены подробные материалы со вновь разработанными учебными планами и программами, а также списки профессорско-преподавательского состава. Все эти материалы мною были немедленно направлены в отдел народного образования СВАГ с просьбой ходатайствовать перед Главноначальствующим о разрешении на открытие университета в октябре 1945 года.
В ожидании такого разрешения я решил лично ознакомиться хотя бы с частью принятых студентов. Вместе с адъютантом, лейтенантом П. В. Зиновьевым, выполнявшим одновременно и функции переводчика, я поехал в Йену, не предупредив даже об этом коменданта города. Зашел прямо к профессору Ф. Цукеру, ошеломив его неожиданным появлением, и попросил собрать в какой-либо аудитории группу студентов, чтобы побеседовать с ними.
Ректор, извинившись, на минутку оставил нас, а вернувшись, кратко информировал о том, что делается, чтобы в октябре открыть университет. Вскоре кто-то заглянул в полуоткрытую дверь и кивнул Цукеру, который сказал, что студенты собраны в одной из лабораторий и ожидают нас. Он довел нас до дверей этой лаборатории и, сославшись на занятость, попросил отпустить его. Я не возражал, подумав, что ему не хочется выслушивать критику студентов в адрес ректората.
В небольшом помещении сидело несколько десятков студентов. Когда мы с адъютантом появились, все они вскочили из-за узких столов, как по команде, и вытянули руки по швам. На мои вопросы следовали лишь ответы «так точно» или «никак нет». Было очевидно, что откровенной беседы не получится. Поэтому, чтобы не тратить времени на «раскачку», я предупредил своего переводчика, чтобы он как можно медленнее и точнее переводил то, что я буду говорить.
Я начал с разъяснения задач университета и перспектив обучения в нем. Откровенно сказал, какие трудности ожидают студентов в годы учебы: недостаточно хорошее материальное положение, слабое питание, недосыпание, большая учебная нагрузка.
Реакция на мое выступление была для меня совершенно неожиданной. Чуть ли не после каждой фразы студенты стучали по столам кулаками и что-то галдели. «Обструкция», подумал я и стал более строгим, напомнил молодым людям о бедствиях, которые принес немецкий фашизм Европе и самому немецкому народу, предупредил, что им придется освободиться от остатков вредной нацистской идеологии и постепенно усвоить демократические воззрения, без владения которыми нельзя служить народу, демократии и прогрессу, а значит, и нет смысла учиться в университете.
«Обструкция» студентов продолжалась и даже усиливалась. Переводчик молодой лейтенант П. В. Зиновьев, красный и потный от напряжения и, наверное, от неуверенности в точности перевода, принимал, как мне показалось, эту «обструкцию» на свой счет, видимо, считая, что студенты протестуют против допускаемых им в немецком языке ошибок. Я же думал, что им не нравились мои нелестные выражения по адресу фашистской Германии, нацистской
по всему городу в театрах, клубах, о них был дан подробный отчет в земельных газетах «Абендпост» и «Трибуне».
Рабочему классу единство
Однако самым важным событием 1945 года мне представляется начало борьбы за ликвидацию раскола рабочего класса Германии, раскола, который в конечном счете привел страну к катастрофе и миллионам человеческих жертв.
19 июня 1945 года состоялось соглашение между КПГ и СДПГ о единстве действий, после чего на местах были созданы комиссии из представителей обеих партий для координация действий партийных органов и организаций по всем вопросам партийного и государственного строительства. В Тюрингии этот процесс в связи с пребыванием в ней до июля 1945 года американских оккупационных войск несколько запоздал. Кроме того, руководителем СДПГ здесь, как упоминалось выше, являлся ярый антикоммунист доктор Бриль, который всячески противился единству действий с КПГ, руководствуясь собственноручно написанным «Бухенвальдским манифестом», изобиловавшим многими политическими ошибками в оценке создавшегося положения в Германии после разгрома фашизма и в определении задач партии. Кстати сказать, он допускал возможность объединения двух рабочих партий, но только на основе «Бухенвальдского манифеста».
Мы, сотрудники управления, рассматривали «манифест» Бриля как документ провокационный, разработанный специально для дезориентации членов СДПГ и отвлечения их от актуальных задач дня, которых в то время было множество. Поэтому при необходимости согласования какого-либо вопроса с руководством земельного правления СДПГ в УСВАТ приглашался второй председатель правления Генрих Гофман. С ним мы всегда находили общий язык и взаимопонимание.
Но Гофман, являясь вторым лицом в руководстве Социал-демократии земли, не всегда мог решать какие-либо важные вопросы самостоятельно, без согласования с доктором Брилем, а тот весьма нелояльно относился ко всему, что исходило от Советской военной администрации.