Огонь! командовал он. Хорошо! Есть еще один Огонь!..
От грохота распирало голову, пороховая гарь лезла в глаза, точила горло, но сейчас было не до этого. Все внимание занимало одно: «Не пропустить!»
Вдруг из вражеской колонны вырвался танк и вихрем устремился к проезду под виадуком, чтобы с ходу проскочить его и вдавить в землю советскую пушку.
Ромашев припал к панораме.
Без команды не стрелять! отрывисто бросил ему командир, не сводя глаз с приближающейся машины.
Ох, батюшки! Что только делается!.. пробормотал Осадчий и невольно попятился к щели.
А танк мчался с грозным ревом, от которого замирало сердце, перехватывало дыхание. Но выдержка советских людей победила! В самый критический момент, когда танк ворвался под мост, Акиньшин крикнул:
Огонь!
Густая пелена пламени окутала белый вражеский крест, и тут же раздался необычной силы взрыв: снаряд, угодив внутрь машины, поднял на воздух находившиеся там боеприпасы.
Ура! одобрительно крикнули из соседних окопов пехотинцы.
Так их!
Акиньшин, по-мальчишески радуясь, оглядел товарищей.
Ну как, Осадчий, выдержим?
Теперь должны Как пробкой заткнули проезд.
То-то, а говорил «что делается»! Нервы надо держать покрепче.
Понятно, товарищ старший сержант. Наперед такого послабления не будет.
Улыбнувшись, Акиньшин приказал перенести огонь на другой
танк. Тот начал огрызаться. Приостановившись, он открыл беглый огонь, но через какие-нибудь секунды дрогнул, лихорадочно рванулся вперед и встал, охваченный пламенем.
Однако гитлеровцы не успокоились. Потеряв при попытке перебраться через железнодорожную насыпь еще несколько машин, они вызвали на помощь авиацию. Самолеты с воем кинулись в пике, высыпая бомбы.
Егор Акиньшин никогда прежде не думал о смерти, не вспомнил о ней и сейчас, когда она была так близка и неотступна. Все мысли сосредоточились на двух коротких словах: «Не позволим!» И вдруг раздался страшный удар. Взрывная волна опрокинула Егора навзничь, ударила затылком обо что-то твердое, и он потерял сознание.
Очнулся, когда бомбовый вихрь уже откатился куда-то вправо, поднял голову и застыл, пораженный страшным зрелищем опустения. Рядом стонал тяжело раненный в живот верный товарищ Килимов. Ему было невыносимо больно, но он крепился. Капли пота, как роса, выступили у него на закопченном лбу, губы вздрагивали.
Заметив Акиньшина, Килимов хотел приподняться, но не смог. Он беспомощно упал на спину и глубоко вздохнул. Глаза уставились в одну точку, губы перестали дрожать, и рот остался полуоткрытым, словно Килимов хотел спросить о чем-то, но не успел.
«Эх, не дождался ты, друг, победы», с тоской подумал Акиньшин и отяжелевшей рукой стащил с головы пилотку.
Пошатываясь, он поднялся на ноги, присел на лафет пушки. В его сознании никак не укладывалось, что умер Килимов, что нет в живых Ромашева, Осадчего, которые только что были рядом, выполняли его приказания, радовались каждому удачному выстрелу, громко выражали до-саду, когда снаряд пролетал мимо цели.
«Не может быть, чтобы все погибли», сказал сам себе Акиньшин и огляделся по сторонам.
Неподалеку от него зашевелился бугорок свежей земли. Потом показалась коротко остриженная голова.
Ромашев!.. Жив, честное слово жив! не помня себя от радости, повторял Акиньшин, помогая товарищу выбраться из засыпанной щели. Выручает матушка-земля. Она породила, она и спасает нас.
Вдвоем они снова подготовили орудие к бою. Акиньшин проверил механизмы, обмахнул полой шинели панораму. Все было в порядке.
Ну держись, Ромашев! сказал он, бросив взгляд по сторонам. Кажется, теперь вся надежда на нас
Акиньшин не ошибся. Большинство орудий из батареи Шуклина вражеская авиация вывела из строя, а танки снова заревели около насыпи. Положение создавалось больше чем серьезное. Но у Акиньшина не оставалось времени на размышление об опасности. Он верил, что они заставят врага отступить. И не только он, а и Ромашев думал так же.
Эх, умирать так по-человечески! воскликнул старший сержант. Ромашев, ставим на прямую наводку
Звонко лязгнул затвор. Выстрел потряс воздух. Ствол резко дернулся и встал снова на место. Ближайший танк подпрыгнул, прополз метров десять и остановился, растянув позади себя длинную ленту гусеницы. Машина, которая шла следом, остановилась, потом повернула в сторону, подставив свой бок советским артиллеристам. Через какое-то мгновение и она окуталась клубами огня и дыма.
Акиньшин и Ромашев перекатили пушку на новое место и выстрелили. Запылал еще один танк.
Смотри, обходят! крикнул Ромашев.
И опять нарвутся! в боевом азарте ответил Акиньшин. Огонь!
За землю-матушку! За горе народное! приговаривал Ромашев, посылая снаряд за снарядом в пасть приемника.
Гитлеровцы сосредоточили огонь на орудии Акиньшина. Осколком ударило Ромашева. Он повернул к командиру залитое кровью лицо и простонал:
Уходи, Егор Иванович, пока не поздно Отстрелялись мы, видно
Пусть они, гады, уходят, процедил сквозь зубы Акиньшин и потянулся за снарядом. Теперь он работал за четверых: за подносчика, заряжающего, наводчика и командира. «Только бы хватило сил, только бы хватило сил», думал он, тщательно прицеливаясь и стреляя.