Тревожная ночь тянулась долго. Не дождавшись рассвета, Акиньшин приподнялся на локте и посмотрел на распластавшихся рядом товарищей. Сильные, мужественные, они жадно наслаждались минутами отдыха, по-детски блаженно раскинув руки и приоткрыв обветренные рты. Их не разбудить сейчас ни грохотом пушек, ни гулом самолетов, но, стоит выкрикнуть лишь одно слово «в ружье», моментально все вскочат и займут свои боевые места.
Акиньшин улыбнулся им, потом тихонько поднялся и вышел из блиндажа.
Как всегда, перед утром город немного затих. Только кое-где, как с испугу, рассыпались короткими нервными очередями пулеметы, противно взвизгивали мины и щелкали одиночные винтовочные выстрелы. За ночь воздух посвежел и вдыхался легче, однако отовсюду несло тяжелым запахом угля, гари, горелого железа. Над заводами стояли черные, с багровыми разводами тучи дыма и копоти. А за Волгой небо было чистое, ясное, как нежно-голубой атлас. Поперек реки плыли запоздавшие лодки, груженные боеприпасами. Гребцы налегали на весла, спеша пристать к берегу до восхода солнца.
«А как темнота скрадывает ширину реки!» подумал Акиньшин, прикидывая на глаз расстояние от одного берега до другого.
Но вот из-за тонкого, словно кисейного, облачка пробились вверх лучи солнца. Они подрумянили небосвод, покрыли позолотой каемку облачка и побежали на запад, вытянув через всю Волгу светлую дорожку.
Быть бы счастливому, радостному дню, но с восходом солнца на небе появился двухфюзеляжный немецкий самолет-разведчик «фокке-вульф», бросивший на землю огромную черную тень. Не обращая внимания на зенитки, он пролетел над городом, над позицией, которую занимал расчет Акиньшина, над Полотняным поселком и скрылся за горизонтом.
Своих пошел вызывать, сказал заряжающий Килимов, умываясь после сна и поглядывая на небо, покрытое белыми облачками от взрывов зенитных снарядов.
Точно, подтвердил боец Осадчий. Через десять минут бомбежка начнется или артобстрел. А то и танки попрут.
Через небольшой промежуток времени и в самом деле
послышался далекий гул.
Моторы, определил Осадчий.
Танковые, добавил Акиньшин. Самые настоящие
Он замер, пристально всматриваясь в даль и прислушиваясь, как с приближением гул постепенно превращался в грохот, перемежавшийся лязгом гусениц. Замер и боевой расчет. Только Ромашев озабоченно оправлял бруствер артиллерийского дворика, словно от этого бруствера, и только от него, будет зависеть исход предстоящего боя.
Но вот на шоссе показалась длинная вереница приземистых машин с белыми крестами.
Один, два, три пять десять тринадцать считал старший сержант Акиньшин, глядя на приближавшуюся бронированную колонну.
Из блиндажа его окликнул связист:
Товарищ старший сержант, к телефону!
Акиньшин сбежал вниз и взял трубку:
Я у телефона Да-да Докладываю: подходят немецкие танки. Пока насчитал двадцать два Есть, подпустить ближе
Разговор у орудия сразу прекратился. Все настороженно прислушивались, ловя каждое слово командира.
Да-да, мы свое слово помним. Стоять будем насмерть Благодарю.
Положив трубку, Акиньшин вышел и посмотрел на товарищей, которые уже стояли на своих местах в ожидании приказаний.
Ну, друзья, сейчас будем встречать непрошеных гостей, сказал он, стараясь скрыть волнение. Немцы пойдут на все, чтобы сбить нас и прорваться в город. Не уступим врагу, не позволим пройти здесь!
Не позволим! ответили артиллеристы.
А передние танки уж приблизились к железнодорожной насыпи. Они чуть приостановились и ухнули сразу всеми жерлами своих пушек. Раздались взрывы, и туго спрессованная волна тяжело толкнула воздух. Артиллеристы, припав к земле, настороженно прислушивались к взвизгиванию немецких снарядов и облегченно вздыхали при недолетах и перелетах.
Акиньшин, не отрывавший глаз от противника, не видел лиц своих боевых товарищей, но знал, что они с такой же ненавистью, как и он, следят сейчас за одетым в броню врагом и нетерпеливо ожидают короткого слова «огонь».
Может, начнем? спросил Ромашев, не отрываясь от панорамы.
Не попадешь с такой дистанции, только орудие демаскируешь.
Я не попаду?! Да я одним снарядом дно вышибу. Разреши!
Старший сержант понимал состояние Ромашева, но стрелять раньше времени все же не позволил, хотя танки были совсем близко и их снаряды рвались почти рядом.
Но вот послышалась команда, и вся батарея словно вздохнула полной грудью. Советские снаряды, рассекая воздух, понеслись через железнодорожную насыпь, поднимая вокруг танков вихри огня и дыма.
Бой развернулся сразу на всем участке.
Истошно ревели вражеские моторы, не умолкая била артиллерия. Из земли то там, то здесь вырывались рыжекрасные столбы с черными космами наверху. Ромашев быстро и четко управлял механизмами наводки, не разгибаясь, работал заряжающий Килимов, Осадчий безостановочно сновал между орудием и запасным складом снарядов. Все действовали точно, слаженно.
Скопившиеся на шоссе танки были отчетливо видны сквозь пролет виадука, и Акиньшин размеренно посылал в них как в хорошую мишень снаряд за снарядом. На обочине шоссе уже горело несколько машин.