Как из дуги оглобля не выйдет, так из тебя летчик-истребитель Тугодум ты большой.
А летчиков из болтунов, что ли, подбирают? покосился Хмелев. Если так, то тебе и часу нечего здесь делать. Рапорт и сразу на комиссию.
Он повернулся полубоком и долго смотрел куда-то в одну точку.
«Обиделся», подумал ефрейтор и, чтобы установить снова мир, достал кисет с крепкой махоркой-крупкой.
Закурим, может, а? Кресало твое работает?
А твое отказало?.. Тогда прикури от своего языка, он у тебя огневой сто слов в минуту, пробурчал Хмелев, однако подвинулся ближе к кисету и достал кресало. Ты вот, чудак, смеешься надо мной, а у меня душа с телом расстается
От страха, что ли?
Да помолчи чуть, дай высказаться Не от страха, а от того, как подумаю об этих самых гитлеровцах. Они не только бандиты с большой дороги, но еще и страшные нахалы. Займут город, развалятся на машинах и едут, еще и на губной гармошке иной наяривает. Вот, мол, какие мы, не признаем никого.
Признают, сказал Оськин, затягиваясь табачным дымком. Наш народ покажет себя еще. Соберет, как Волга, свои силы, развернет плечи, и полетит ко всем чертям собачьим Гитлер со своими Геббельсами.
Полететь-то полетит, только вот людей у нас маловато.
Это смотря кто управлять ими будет!.. Стоял как-то я в охране штаба армии, возле блиндажа командующего. Слышу, генерал Чуйков отчитывает по телефону. Нет, говорит, у меня резервов видать, пополнение у него просили, надо воевать в городе малыми силами. В городе успех дела решает не сила, а умение, сноровка, изворотливость. Создавайте небольшие штурмовые группы. Они и для удара хороши, и в обороне опорных пунктов незаменимы Правильную, думаю, генерал дает установку, нечего совать в пекло целые части Чую, ему про бомбежку что-то говорят. «Ну и пусть бомбят, отвечает генерал Чуйков. Только начнут, а вы прижимайтесь ближе к их окопам. Немецкие летчики и артиллеристы побоятся рисковать, чтоб не накрыть своих». Умственный мужик, с таким воевать не страшно.
Оськин многозначительно подмигнул товарищу и смял окурок. В это время со стороны Бекетовки появилось десятка два немецких самолетов. Первый десяток развернулся и пошел на позиции зенитчиков.
Иван Оськин вскочил и припал к своей бронебойке.
Ляг! крикнул на него Хмелев. Хватит осколком по голове и поминай как звали. Ляг, говорю!
Ефрейтор не ответил, а только плотнее сжал губы, прицеливаясь в немецкого пикировщика.
Как только самолеты, отбомбив, скрылись, поднялся ураганный артиллерийский огонь.
Все слилось в сплошной грохот, который нарастал с каждой минутой. Временами он стихал на какой-то миг, но тут же возникал с еще большей силой в другом месте.
От прямых попаданий загорелись нефтяные баки, которые длинной широкой полосой вытянулись вдоль крутого берега. Красно-черная масса дыма и пламени гигантским пологом взметнулась к небу и забилась на ветру. Она поднималась все выше, и вскоре ее мрачные отблески стали видны в Средней Ахтубе, Заплавном и даже в Ленинске.
Горящей нефти стало тесно в баках. Она вырвалась наружу и устремилась к оврагу, выходившему к Волге, заливая по пути окопы, землянки, блиндажи, склады с продовольствием и боеприпасами.
Хмелев растерянно смотрел на море огня. Такого пожара он никогда не видел и не мог оторвать от него глаз. Из оцепенения его вывел Оськин:
Чего встал? Не видишь разве, что горит? Кровь наша горит!.. Пошли!
Спросив разрешения у командира батареи, они вместе с другими солдатами побежали спасать боевое имущество.
Берег во многих местах разворотило крупными бомбами и снарядами. Над воронками висел черный дым с клубами поднятой земли и пыли. Возле одной воронки лежали два бойца. Один согнулся в дугу и, прижимая к груди автомат, хрипел, захлебываясь кровью. Другой гладил его волосы и просил:
Скажи на прощание хоть словечко, скажи хоть словечко
Не до словечка ему, зови скорее санитара! прикрикнул Оськин.
Немецкие снаряды пробили еще несколько баков. Огонь забушевал с еще большей силой. Он заволок овраг, метнулся к реке и завихрился на воде исполинскими языками.
Волга горит, Волга!
Смотрите, братцы, баржа! Куда же она идет?..
Иван Оськин, мокрый от пота и черный от копоти, посмотрел на реку и увидел пятидесятитонную баржу, которая двигалась на буксире небольшого катера. Катер круто повернул назад, к левому берегу. Буксирный канат, не выдержав резкого толчка, лопнул. Баржа беспомощно закачалась и медленно поплыла по течению. Вслед за ней неотступно шла бурая огненная лава. Еще немного и она охватит со всех сторон судно, захлестнет его смертоносным валом.
Боеприпасы везем!.. Спасите!.. отчаянно кричали оттуда.
Катер несколько раз пытался взять баржу на буксир, но порывистый ветер мешал закинуть чалку. Подойти ближе было нельзя это значило наверняка столкнуть суда, погубить их.
Степа, пособим морячкам! не раздумывая, крикнул Иван Оськин.
Он отвязал первую попавшуюся лодку и прыгнул в нее.
. Полный вперед! скомандовал он Хмелеву и вполголоса проговорил: Двадцать лет не подводила, матушка, не обидь и теперь!..
Гребцы изо всех сил налегали на весла. Лодка то поднималась на гребень водяного вала, то стремительно ныряла вниз. Ефрейтор настороженно следил за катером, зная, что достаточно допустить небольшой промах и осатанелые волны разобьют лодку о железный борт. Наконец им удалось поймать конец чалки, брошенный с катера, и повернуть к барже.