С большой нагрузкой работали и захваченные нами в ходе боев типографии. За небольшой срок было напечатано и потом распространено 112 тысяч экземпляров листовок девяти наименований на немецком языке.
Близость к действующим частям, показания военнопленных и захваченные документы фашистских частей и соединений давали интересный материал для оперативного ведения контрпропаганды. Так, например, из опроса военнопленных удалось установить, что за последние два дня боев 608-й полк немецкой пехотной дивизии «Берлин» понес огромные потери в живой силе и технике. Этот факт был сразу же использован в устной и печатной пропаганде. За одну ночь через «кочующую» громкоговорящую установку для личного состава этого полка было проведено несколько звукопередач. В них говорилось о безнадежном положении этой части, назывались фамилии погибших и плененных офицеров и солдат. Из наших звукопередач гитлеровцы узнали о тяжелом положении берлинской группировки и всей фашистской армии. Такие передачи, конечно, подрывали моральный дух гитлеровских войск, вызывали у солдат стремление сдаться в плен и сохранить свою жизнь.
В работе по разложению войск противника нам
очень помогали немцы-антифашисты. В рядах 5-й ударной армии отважно сражалась коммунистка, подлинная патриотка Германии Марианна Вайнерт дочь пламенного революционера и выдающегося немецкого поэта, президента Национального комитета «Свободная Германия» Эриха Вайнерта. Ныне она активный член Социалистической единой партии Германии, прогрессивная писательница. Марианна Вайнерт продолжает поддерживать тесную связь со своими бывшими сослуживцами. Мне хочется привести один отрывок из ее письма, который показывает, как работали антифашисты на фронте.
«Ко мне привели молодого немецкого офицера, командира роты, который перебежал к нам и сам изъявил желание обратиться к своим солдатам, чтобы они последовали его примеру.
Я попросила офицера сесть рядом. Он долго и пристально, как бы изучающе, глядел на меня. Видимо, он не предполагал встретить девушку, да еще говорящую по-немецки. К слову говоря, такое же удивление я замечала на сотнях лиц военнопленных, с которыми мне довелось встречаться за два долгих военных года. Позже все радовались беседе со мной, ведь я отвечала им на тревожившие их вопросы, всячески успокаивала. Обычно они спрашивали меня: не расстреляют ли их? а смогут ли они впоследствии вернуться домой? каково будет отношение к ним в лагере?
...Немецкий офицер диктует мне свою речь несколько пространно и чуть заикаясь. Он все еще не может привыкнуть к моему присутствию. Подавляю улыбку и время от времени ненавязчиво и тактично помогаю ему как можно лучше сформулировать ту или иную фразу, советую, что следует сказать ярче, доходчивее, ведь много подобных обращений я уже написала сама...
К решению покончить с войной вы пришли внезапно или эта мысль владела вами давно? спрашиваю его, после того как текст был подготовлен.
Я давно уже почувствовал, что дело, за которое мы деремся, недостойное, подлое... ответил он и добавил: Но полностью я это осознал недавно. В расположении моей роты позавчера ночью появились два солдата, утверждавшие, что они якобы отбились от своего батальона. Они рассказали нам всю правду. К сожалению, я не мог воспрепятствовать их расстрелу.
А откуда же они эту правду узнали? лишь для вида спрашиваю я, так как сразу же догадалась, кто эти смельчаки. Как и многие другие, захваченные в плен, они с нашей помощью возвратились через линию фронта в гитлеровские части для убеждения обманутых геббельсовской пропагандой немецких солдат, что не стоит им рисковать своей жизнью за неправое дело.
На молодом приятном лице капитана промелькнула почти детская улыбка. Он проговорил:
Думаю, что вам это лучше знать, чем мне... Но вот он сник и печально продолжил: Письма с родины... Они полны такого отчаяния, что каждый лишний день твоего участия в войне действительно становится преступлением.
Я киваю головой. Разве мне не приходилось читать подобные письма! Если бы все эти письма, находящиеся у военнопленных и собранные на поле боя, соединить воедино в книге, какой получился бы впечатляющий человеческий документ, какое это было бы коллективное свидетельское показание немцев о глубочайших муках и безмерном отчаянии женщин и мужчин Германии! Что может взволновать человека более, чем мысль о страданиях и горе близких? После того как капитан выступит сейчас перед своими солдатами, я прочитаю им стихотворение моего отца «Последние письма».
...До линии фронта мы добирались недолго. Маскируем нашу машину за деревьями, осматриваем и подыскиваем место, откуда с меньшим риском можно вести очередную звукопередачу для немецких войск.
Можно начинать передачу! кричит нам механик из машины и тут же включает микрофон. Но в тот момент, когда капитан обращается к солдатам, сидящим по ту сторону позиций, оттуда начинается пулеметная стрельба. Однако, как только немецкие солдаты узнали голос своего бывшего командира, все стихло, и, пока он выступал, не раздалось ни одного выстрела.
Капитан говорит хорошо, убедительно. Он очень волнуется и не может этого скрыть. Теперь моя очередь. Я читаю на немецком языке стихи своего отца Эриха Вайнерта: