На заседании Военного совета армии перед командирами и начальниками политорганов соединений с докладом о внутреннем положении Польши и задачах советских войск выступил член Военного совета 1-го Белорусского фронта, опытный политработник Советской Армии, в прошлом участник гражданской войны, генерал-лейтенант К. Ф. Телегин. Он подробно охарактеризовал сложную обстановку в стране, рассказал о ходе последних боев, которые вели советские и польские войска, поставил перед нами очередные задачи.
К тому времени под руководством Польской рабочей партии и по воле Крайовой Рады Народовой в Люблине уже был образован Польский комитет национального освобождения. В обнародованном им 22 июля 1944 года Манифесте был намечен дальнейший путь развития новой Польши. Он предусматривал создание органов народной власти, дружбу и прочный союз с Советским государством, проведение аграрной реформы.
Непосредственной задачей советских войск в Польше было не только избавление страны от гнета оккупантов и восстановление ее границ, но и оказание всемерной поддержки демократическим силам. Ведь национальное и социальное освобождение польских земель на том этапе ее развития проходило в обстановке ожесточенной классовой борьбы.
В апреле 1944 года Государственный Комитет Обороны потребовал от командного и политического состава Красной Армии, чтобы личному составу была разъяснена политика Коммунистической партии и Советского государства в отношении освобожденного населения Польши, предложил наладить с жителями и местными органами власти контакты, укреплять дружеские отношения с ними. Для достижения этой важной цели в армии проводилась большая массово-разъяснительная работа, которая давала хорошие результаты. Повсеместно с польским населением устанавливались добросердечные отношения, крепились деловые связи с органами народной власти.
А когда находились одиночки, нарушавшие эти требования, их призывали к строгому ответу. Военный совет армии добивался, чтобы на каждый случай бестактного отношения к местным жителям командиры и политработники реагировали оперативно и остро.
Мне вспоминается заседание Военного совета армии, на котором командир 180-го гвардейского стрелкового полка подполковник Ф. В. Чайка отчитывался за чрезвычайное происшествие. Один из его подчиненных проявил недисциплинированность и конфисковал у богатого местного жителя несколько свиней для красноармейского котла. На заседании Военного совета состоялся весьма нелицеприятный разговор. Непосредственные виновники были крепко наказаны, а их прямой начальник подполковник Чайка на время отстранен от командования полком. Меры были жесткими, но необходимыми.
Спустя неделю мне довелось встретиться с Чайкой. Он пришел ко мне, сказал, что сделал для себя выводы, и заверил, что ничего подобного с его подчиненными в будущем не повторится.
Чувствовалось, что подполковник многое пережил за это время. Он даже внешне изменился: лицо осунулось, глаза покраснели от бессонницы. А на кителе офицера почему-то не было наград.
Куда же девались все ваши ордена и медали? спросил я. Ведь у вас их немало.
Чайка смутился, а потом откровенно признался:
Я ведь не знаю, что со мной дальше будет. Уж очень провинился... А ордена мне, конечно, дороги...
Не чудите, прервал я офицера. Правительственные награды вы заслужили в бою, где проливали кровь. Немедленно прикрепите их на место и носите, чтобы все видели. А ошибку нужно исправлять. Оправдаете доверие, искупите вину и снова возглавите полк. Мы опытными кадрами не разбрасываемся...
За ужином я сообщил генералу Н. Э. Берзарину о беседе с подполковником Чайкой и в связи с этим случаем припомнил и рассказал Николаю Эрастовичу, как однажды в Ставке обсуждался вопрос об одном провинившемся командире механизированного корпуса.
А было это так.
Однажды, в январе 1943 года, после доклада Верховному Главнокомандующему я открыл папку, в которой обычно были всякие неоперативные документы, предложения о новых назначениях, перемещениях, ходатайства о присвоении званий и список происшествий. О последних, если они не были из ряда вон выходящими, требующими немедленного решения, я старался докладывать лишь тогда, когда Верховный был не очень загружен. И. В. Сталин посмотрел на папку и спросил:
Что еще хотите доложить?
Я взял шифровку, положил ее на стол:
Это представление командующего Южным фронтом генерала Еременко и члена Военного совета Хрущева о снятии с должности командира 4-го гвардейского механизированного корпуса генерала Танасчишина. Его обвиняют в превышении власти. Мне трижды звонил, прося доложить вам, генерал Еременко и дважды генерал Хрущев.
Это какой Танасчишин? спросил И. В. Сталин. В прошлом кавалерист?
Да. Зовут его Трофим Иванович.
Я его хорошо знаю. Боевой рубака... А как его корпус воюет?
Очень хорошо. Под его командованием стал гвардейским.
В чем же Танасчишина конкретно обвиняют? Я доложил.
Так... Личных мотивов у него не было. Болел, значит, за выполнение боевого задания, но переусердствовал... заметил Верховный и поинтересовался: А каково мнение Генштаба? Снимать его с корпуса или нет?