Из окопа поднимался Зорин, весь в глине. На закопченном лице выделялись белки глаз.
Живой, товарищ командир? обрадованно закричал Громов. А я думал
Не успел он закончить, как из подбитого танка выплеснулась струя пулеметного огня. Громов схватился за грудь и упал замертво.
Зорин, изловчившись, вскочил на танк, крикнул:
Ко мне!
Несколько человек, держа наготове гранаты, бросились к командиру.
У кого остались патроны?
Есть!
Это был голос Алеши Лебедева, прославленного снайпера Электроминной школы.
Алексей выстрелил прямо в смотровую щель, но оттуда снова ударили из пулемета. Тогда Зорин в чуть приоткрытый люк танка бросил гранату. В танке все замерло.
Спрыгнув на землю, Зорин сказал:
Один отвоевался. А другие где?
Других бьют там, где комиссар.
Короткими перебежками моряки вслед за Зориным бросились к «Шахматной горе», где Петрухин с десантниками отбивались от эсэсовцев.
И снова, не выдержав натиска балтийцев, немцы отступили.
Было около полудня. Осеннее солнце светило неярко. Обессиленные, измученные тяжелым, изнурительным боем моряки лежали за укрытиями.
Хотелось есть. Еще при высадке плитки шоколада, выданные морякам, размокли. Консервов многие не брали. Взамен они набили свои вещмешки патронами и гранатами. Каждый патрон, каждая граната были теперь на счету.
Рискуя жизнью, краснофлотцы под огнем выползали из-за своих укрытий, обшаривая одежду убитых своих и врагов в поисках драгоценных боеприпасов.
Еще до того, как Петрухин через связных приказал вооружаться трофейным оружием, десантники сами подобрали немало немецких автоматов. Два пулемета, захваченные в бою, расстреливали своих недавних хозяев. Но где взять патроны?
Среди занявших круговую оборону у Римских фонтанов два закадычных друга Борис Шитиков и Володя с «Октябрины» перебирали свои вещмешки.
У тебя, Борис, что осталось? спросил Володя.
Четыре гранаты. Патронов немного, нехотя откликнулся Шитиков.
А поесть чего-нибудь?
Борис, сунул руку в карман бушлата, пошарил в нем, не надеясь найти что-либо.
Вдруг лицо его озарилось простодушной, детской улыбкой.
Есть. Целый сухарь есть!
Он ножом расколол сухарь на маленькие, словно кусочки сахара, части. Роздал товарищам. Кто-то вскрыл банку консервов.
Водички попить бы, мечтательно протянул Володя.
Никто не отозвался. В эту минуту раздался тихий, такой неожиданный, странный здесь звук гитары.
Неужели она цела? Борис даже рот приоткрыл от удивления.
Да, в этом кровавом аду, во тьме кромешной не потерял Володя гитару. Сейчас он только дотронулся до ее струн, и она ответила ему долгим, протяжным звоном.
Борис любил своего друга Володю. С первой минуты высадки они были вместе. Дважды шли в атаку, и сейчас, в обороне, они рядом. Но тут лицо Бориса нахмурилось.
Брось, Володька, не до песен сейчас. Смотри, что вокруг делается
У Английского дворца
В батальон моряков, включенный в 8-ю армию, входили также бойцы Объединенной школы младших авиаспециалистов и отдельной караульной роты Ораниенбаумского военного порта.
Батальон уже побывал в ожесточенных боях.
В последних числах сентября на подступах к Ораниенбауму ему удалось отбить у фашистов деревни Туюзи и Гантулово. Перед моряками стояла задача перерезать шоссейную дорогу между Петергофом и Гостилицами, для того чтобы помешать переброске войск противника.
Три дня и три ночи длились здесь тяжелые бои Моряки овладели рощей, расположенной между развилкой дорог и деревней Туюзи, и передали оборону частям 48-й стрелковой дивизии. Рубеж, на котором батальон остановил в те сентябрьские дни врага, оставался неприступным вплоть до снятия блокады.
Много курсантов, бойцов погибло в этом сражении. Один за другим выходили из строя командиры батальона. Теперь, третий по счету, им командовал капитан Низовцев, комиссаром был старший политрук Суздалов.
Батальону предстояло вместо с другими частями прорвать оборону противника в районе Нового Петергофа, пробиться к Финскому заливу.
Замер строй. Краснофлотцы, курсанты, стрелки-радисты с морских бомбардировщиков. Эти летающие лодки хорошо сражались в первые месяцы войны, нанося удары по врагу.
В одном из боев осенью 1941 года стрелок-радист Александр Моргаев лишился своей машины.
Долгие дни проходили в казармах, тянулись мучительные, без сна, ночи, а дела для моряков-пилотов, настоящего дела, казалось, так и не будет. И вот теперь Моргаев вместе с другими своими товарищами из экипажей самолетов, сбитых фашистами, дождался наконец отправки на передовую.
Батальон моряков, одетых в армейские шинели, кирзовые сапоги, пилотки, готов к походу. Но шинели натянуты на бушлаты, бескозырки спрятаны в противогазы. Ведь и эти ребята тоже не хотели расставаться со своей флотской формой.
Человек с комиссарскими нашивками на шипели обратился к морякам:
Вы знаете, товарищи, что вчера из Кронштадта в Петергоф высажен десант. Ваши братья бьются насмерть, одни.
Пулеметчик Моргаев думал: «Но чем мы можем помочь? Нас двести человек»
Комиссар продолжал:
На границе между Новым и Старым Петергофом ведут бой солдаты Восьмой армии. Дорога каждая минута! Вам придется идти форсированным маршем из Ораниенбаума в Петергоф и с ходу вступать в бой. Подумайте. Тот, кто не находит в себе душевной смелости или сил, оставайтесь на месте. Остальные, готовые помочь десанту,