с частями 8-й армии нанести удар во фланг и тыл противнику, окружить и уничтожить его группировку в районе Новый Петергоф, аэродром».
Перед самым выходом десанта Ворожилов зашел к себе на Октябрьскую проститься с женой и детьми. По старому флотскому обычаю он надел перед боем все чистое.
Ворожилов обнял жену, детей Галю и Юлия, снял когда-то подаренные ему самим Фрунзе часы, положил их на комод.
Если что, сказал он жене, передай их Юлию. Но ты не волнуйся: через три дня вернусь. Мы пойдем по тылам, чтобы дать жару фашистам.
Дверь за Ворожиловым закрылась. Только часы тихонько тикали на комоде.
Немного ранее побывал у себя дома и Петрухин.
Сегодня уходим, сказал он Анне Александровне.
Они стояли в темном углу бомбоубежища. На тюфяке, принесенном из дому, спали дети больная дочка и четырехлетий сын. Петрухин не стал будить их и, чтобы отвлечь жену от мысли о предстоящей разлуке, начал рассказывать о тех, с кем идет на задание:
Если бы ты знала, какие к нам пришли парни! Орлы, просто орлы! С такими не пропадешь!
Петрухину пора было уходить, и Анна Александровна поднялась по крутым ступеням бомбоубежища проводить мужа.
Пока он был рядом, Анна Александровна старалась сдержать слезы. Но вот он скрылся за углом, смолкли шаги. Прижав ко рту угол шерстяного платка, которым она была укутана, Анна Александровна повторяла про себя: «Больше я его не увижу».
Ночью десантники собрались на свой последний митинг.
Моряки в полной боевой готовности. Настроение у всех приподнятое. Придирчиво осматривали друг друга, подтрунивали над «особо отличившимися».
В первом ряду на правом фланге выделялся своим огромным ростом Борис Шитиков. Его добродушное лицо, освещенное белозубой улыбкой, как-то не соответствовало всему грозному виду моряка. Широкую грудь перекрестили пулеметные ленты. Из-под бушлата были видны подвешенные к поясу гранаты, на боку в кожаных ножнах висела финка.
Каждому десантнику полагались четыре гранаты, но этот великан, флотский чемпион по боксу, ухитрился прихватить целых семь.
Смотри, Борис, пояс лопнет, подшучивали ребята. Надо будет фрица за глотку брать, а у тебя руки заняты
А я еще парочку гранат в карманы сунул, весело ответил Борис.
Во дает! загрохотала вокруг братва.
И я набил карманы патронами
Шитиков посмотрел на стоявшего рядом товарища. Карманы его бушлата были оттопырены. Борис лихо подмигнул своему дружку Володе с «Октябрины»:
Слышишь, Володька, покажи ему свой «карман».
У Володи, электрика с линкора «Октябрьская революция», как-то подозрительно раздулся живот.
Патроны, друг, сказал, улыбаясь, Володя, можно и в тельняшку засыпать. Так-то
Пока еще не открыли митинг, кто-то из моряков запел:
Солнечный довоенный Кронштадт, построение, походный марш, дальние плавания всюду была с моряком подруга-песня. А сейчас из такого знакомого мотива, дорогих слов рождалось главное тоска по утраченному, вера, что все, чем полон был счастливый день, вернется
Среди моряков-комсомольцев, чьи песни громче всех звучали па плацу, были и курсанты Военно-политического училища. Вот коренастый, румяный, веселый, недавно закончивший училище политрук Михаил Рубинштейн. Двадцатишестилетний молодой коммунист, он был назначен в конце сентября 1941 года инструктором комсомольского отдела ПУБАЛТа и очень гордился тем, что и его зачислили в десантный отряд.
Товарищи обычно называли его Мишкой. Рос он без родителей.
Главной трудовой школой для Михаила стал московский завод «Серп и молот». Здесь закончил он фабрично-заводское училище, получил специальность электроаппаратчика. На заводе стал комсомольским вожаком. Отсюда был послан комсоргом в одну из средних школ Москвы.
Теперь же комсоргу выпала другая боевая дорога флотская.
Михаил шел в десант заместителем политрука пятой роты. И его дружок,
младший политрук Петр Киреев, был рядом с ним.
Он родился на Днепропетровщине, в бедняцкой семье. В Кронштадт попал по комсомольской путевке. Одновременно со службой на флоте он учился на вечернем отделении Ленинградского педагогического института имени Герцена.
Комсомольцы ценили и уважали Киреева. В 1938 году его избрали членом пленума Ленинградского горкома ВЛКСМ.
И песня, подхваченная моряками, об орленке, взлетевшем выше солнца, была и о них, орлятах комсомола, оба всех, с кем пойдут они сегодня в десант.
Показались командиры.
Сми-и-ирно!
Впереди шел высокий, в длинной шинели, в адмиральской фуражке с золотыми лаврами комфлота Трибуц. Его знали все. Морякам был хорошо знаком и бывший когда-то таким же краснофлотцем, как они, член Военного совета Смирнов.
Трибуц, Смирнов, Лежава, Батя Ворожилов, Петрухин и другие командиры взошли на пологий деревянный помост.
Балтийцы! взволнованно начал свою речь Ворожилов. Пришел долгожданный час. Немало врагов довелось нам повстречать на своем веку. Всех одолели. И фашистов одолеем. А кто из нас погибнет, тех народ не забудет. Я иду с вами, многих из вас знаю лично. Мы, ваши старшие товарищи, уверены: ни один в этом бою не дрогнет.