Барин, слабым голосом спросил Аким.
Прокоп перекрестился.
Тебе лучше не ведать. Они, как тебя запороли, пошли в карты играть, и давай пить во все свои горла. Льют ее огненную, как в трубы бездонные иерихонские. А через день барин прибежал и тебя давай искать. Дескать, где этот мерзавец? Хочу на него мертвого плюнуть. А мы ему и говорим: Нету, барин, Акимки, обидчика барыни нашей Лизаветы Борисовны, пропал. Свиньи были голодные вот, поди, и сожрали его, даже косточек не осталось.
Аким поежился: быть съеденным свиньями не хотелось. Прокоп чуть присел и еще раз перекрестился.
И что тут зачинилось, Господи милосердный, страсть!
Здоровенный как огромный утес мужик кузнец Прокоп еще раз перекрестился и дрожащим голосом продолжил.
Барин загоготал по-дьявольски. И ну в дом. Вроде как умом тронулся или бесы его душу захватили. И давай оне все там с товарищами еще шибче пить, удержу не зная и бесстыдства сатанинские творить. Всех девок сенных собрали, раздели догола, и прислуживать им заставили. Срам-то какой! Весь дом ходуном ходит: визги, крики, ругань..., сокрушался Прокоп.
Аким слушал и не верил свои ушам.
А вот товарищ нашего барина по Петербурху, толстый такой, как его там, Иван Аполлонович. Вышел весь во двор весь в черном кожаном, прямо все вот так на нем туго все лосниться, как на сливе переспелой. Девок собрал всем им в рот шары деревянные со снурками вложил и сзади на затылке энтими тесемками завязал, как у лошадей удила. Чудно как! И прямо, как оне были голышом в телегу запряг и знай себе по двору катается, плеткой их постегивает. А потом как заорет «А ну подайте мне девицы горячего золотого дождю!»
Прокоп сокрушенно покачал головой и с чувством крайней брезгливости сплюнул.
Я такой срамоты во всю жизнь не видывал.
Прокопушка, ты где? Я тут щец наваристых принесла, да котлетов, дивной барской снеди маненько на сковородке, может, очнется Акимка, поест, раздался от двери подрагивающий голос поварихи.
Ступай сюда, как раз он вона только очнулся, воды вот попил. Очухивается. Дивно больно, как быстро одюживает, прямо как заговоренный.
Повариха вытащила из под объемного подола руку, в которой держала за рукоять небольшую сковородку с двумя котлетами и на ней небольшую глиняную кастрюльку. Поставила на стол все и, всплеснув от радости руками, подошла к Акиму и Прокопу.
Ой, боженьки, Акимка, очнулся, молодец какой! А уж мы тут с Прокопом за тебя, ох, и тревожились, ты даже не ведаешь как. Все ноченьки напролет вот и переживали.
Даже в тусклом свете каморки стало видно, как покраснел Прокоп и пару раз смущенно кашлянул. Видать, переживали за конюха они немало.
Ты, Аким, не бойся, я тебя не выдам. Не для того спасал, сказал кузнец, поднялся с корточек, подошел к двери, выглянул наружу и прикрыл за Нюркой дверь на засов, что бил, прощай, по-другому никак не вышло бы. У самого спина краше некуда, глянь.
Он развернулся, задрал рубаху на спине. Всю спину его покрывали рубцы, идущие в разных направлениях. Казалось, кожа от лопаток и до пояса вся бугрилась от шрамов, оставленных кнутом, как свежая весенняя пашня.
Видишь, Аким, красота какая. Вот она икона барская, писаная плетью, да батогами! сокрушенно сказал Прокоп, хочь молись, хочь поклоны клади. Э-э-эх, доля ты наша крепостная. Так что мы с тобой друзья по несчастью.
Ну, хватит тебе Прокопушка, Нюрка смахнула слезу и потянула рубаху на место,
Вот Аким, давай-ка, щец похлебай, контлет поешь, пока горячие. Потом узвару сладкого, на ягодах свежих спробуй. Я слышала от стариц всяких, кои недуги врачуют, что в ягодах много силы исцеляющей. Ешь, Акимка, поправляйся. А я побегу, на кухне работы много, вечером еще принесу поесть чего.
Постой-ка, остановил ее Прокоп, что там, в барском доме делается?
Нюрка всплеснула руками.
Оу-у, подвыла она испуганно, страсти там творятся. Барин наш, как бы умом тронулся, да и гости его от него не отстают. Батюшка ходит по пояс нагой в одном исподнем. И лишь крест на цепи по пузу тыды-сюды мотается. Я чуть не обмерла от стыда-то.
Нюрка перекрестилась.
А доктор от-то демон страшный! Ходит полуголый в кожаном переднике и рукавицах в руке нож. Возьмет вот так девку сенную за подбородок и смотрит так долго ей в глаза, а она бедняжка аж трепещет от страху, как листик. Взгляд у него как у дьявола страшный. А потом так тихо цедит сквозь зубы «Не-е та. Вот лучче я в Лондон поеду. Там разгуляюсь в Уайтчепеле, хорошее место». И так оставит девку, а она, ноги подкосились и от страху на пол падает в обмороке. А помещик соседский Пьянокутилов, что вытворяет. волком себя вообразил. Ждет полной луны, я говорит, в волка тады превращусь, пойду в деревне ближайшей людишек погрызу всласть. Дьявол в барском доме поселился! Вот вам крест!
А барынька что? спросил Аким.
А что барынька. В страхе живет она. Заперлась в своих комнатах, плачет. Никого не пускает, акромя меня.
Аким и Прокоп молча слушали повариху. В их головах не укладывалось то что происходило не иначе конец света наступает.
Ты вот что, Нюрка в барский дом я тебя не пущу на ночь глядючи. Останешься здесь, до утра переждешь. А утром может вся нечисть с первыми петухами схлынет на время.