Что почувствовала мама, когда увидела зловещий блеск этих топоров?
У троих Охотников волосы коротко острижены, и из-под неровно торчащих всклокоченных прядей видна изувеченная кожа. Мальчиками они носят длинные волосы, которые стригут в день своих восемнадцатых именин в тот самый день, когда король вручает им топоры. Они сжигают свои длинные волосы в общем костре, и в ночное небо поднимается сноп искр и ужасный запах. Такова их жертва Принцепатрию, и взамен он обещает отвечать на их молитвы.
Но истинная сила требует больше, чем волосы. Я перевожу взгляд на четвёртого Охотника, чьи волосы длиннее, вьются тёмными завитками на затылке. Кожаная повязка скрывает его левый глаз или отверстие, где должен быть глаз.
Лишь самые преданные и набожные юноши расстаются не только с волосами. Глаз, ухо, розовый кончик языка. Мизинцы или кончики носов. К тому времени, когда они становятся мужчинами, у многих из них отсутствуют небольшие кусочки плоти.
Каждый мускул моего тела напряжён, свёрнут, как холодная готовая к броску змея, под грузом тысячи непринятых решений. Я могла бы сбежать. Могла бы закричать. Могла бы, заикаясь, выдать Охотникам правду.
Но я представляю, что случится, если я так поступлю: их топоры пронесутся сквозь толпу, рассекая плоть, как ножницы шёлк, дробя кости до самой сердцевины. Кровь окрасит наши волчьи плащи в алый. Помню, мама уходила молча, и в её глазах не стояли слёзы.
Касаюсь её косы, спрятанной в левом кармане штанов, и золотой монеты в правом. Мне едва хватило времени, чтобы достать их, прежде чем Котолин поменялась со мной плащами.
Одноглазый Охотник наклоняется к своему соратнику. Я с трудом слышу слова, которые он произносит, кажется, что-то вроде:
Приведи её.
Иген, копитанъя.
Несмотря на то, что я пытаюсь храбриться, сердце бешено колотится. Я склоняюсь ближе к Вираг, говорю тихим яростным шёпотом:
Это не сработает. Они поймут, что я не видящая. А потом вернутся за Котолин или что похуже.
Путь до столицы занимает в лучшем случае полмесяца, отвечает Вираг со странной безмятежностью. Достаточно времени, чтобы видения изменились.
Её слова хлещут сильнее, чем тысяча ударов плетью. Я хочу спросить, почему она вообще согласилась воспитывать меня, после того как маму забрали, неужели лишь для того, чтобы при первой же возможности использовать меня как щит перед Охотниками. Но я не могу сказать ничего из этого приближается Охотник. И в тот миг я с ужасом понимаю, что, возможно, уже ответила на свой вопрос: меня выращивали как гуся на убой, просто на тот случай, если этот момент однажды наступит.
Охотник останавливает коня в паре дюймов от меня. Его взгляд скользит по мне небрежно, словно я скот, выставленный на продажу.
Это и есть молодая видящая?
Да, отвечает Вираг. Двадцати пяти лет от роду и уже вполовину так же искусна, как я сама.
Щёки у меня вспыхивают. Охотник оглядывается на своего капитана, и тот коротко кивает. Конечно же, он не попросит Вираг доказать только дурак может пытаться обмануть Охотников. И тогда он говорит:
Дайте ей коня.
Вираг обращается к ближайшей девушке юной целительнице по имени Анико и отдаёт ей тихий приказ. Анико проскальзывает сквозь толпу жителей и исчезает. Минуту спустя она возвращается, ведя под уздцы белую кобылу.
Охотник спешивается. Из поясной сумки он извлекает короткую верёвку. Не сразу, но я понимаю, что он собирается связать мне руки.
«У мамы тоже были связаны руки, когда её забрали?» Никак не могу вспомнить. Я дрожу, словно деревце в зимнюю бурю.
Охотник чуть наклоняется, пока связывает меня, и я поражаюсь, как молодо он выглядит даже моложе меня самой. Ему не больше двадцати, а король уже сделал из него чудовище.
Закончив, он забирает поводья кобылы у Анико и подводит лошадь ко мне. Очевидно, я должна взобраться в седло, но руки у меня связаны, а колени дрожат, едва удерживая мой вес.
Ну же, в седло, говорит капитан, чувствуя мою нерешительность.
Скольжу взглядом по поляне, пока наконец не встречаюсь с ним взглядом. Его единственный глаз чёрный, холодный, как ночь новолуния.
Я
как вызывать видения?
Его небрежный тон пугает меня даже больше, чем свирепое молчание Пехти. Разговор между хищником и добычей не должен быть лёгким.
Этому нельзя научить.
А-а. Голубые глаза Имре блеснули. Так же, как нас в Священном Ордене Охотников не учат страстно ненавидеть всех язычников. Ненависть у нас в крови.
Я крепче стискиваю поводья, и что-то внутри меня сжимается.
Стало быть, ты меня ненавидишь.
Конечно, отвечает Имре. Но в отличие от того олуха, который едет сбоку от тебя, или простака за твоей спиной, я уж лучше проведу время за разговорами, чем буду просто пялиться в темноту в ожидании смерти.
Возможно, остальные предпочли бы умереть в тишине, бормочет Фёрко.
Охотники не боятся смерти, серьёзно замечает Пехти. Принцепатрий приветствует нас, даруя вечную славу.
Только если погибнешь с честью. А я лично собираюсь сбежать с криками, как только увижу пару глаз во тьме.