То, как Фаина запала в душу Матвею, повергло в недоумение всю семью. Он виделся с ней так часто, как позволяли дела, хвалил все, где другие находили недостатки, и поднимал на смех все подозрения относительно веснушек. Более достойные девушки вроде дочерей знахаря, которые не отличались худобой и точно смогли бы родить здоровых детей, для него просто не существовали даже в качестве вторых жен. Матвей поссорился с дядей, заявившим об алчных намерениях его единственной наперсницы. А перед походом и вовсе заявил, что, если ему однажды не позволят взять ее в жены, он больше никогда не переступит порог дома воеводы.
Наблюдая, как он и Фаина прощались друг с другом перед уходом войска, ослабевшая от тревоги Варвара вдруг почувствовала, как внутри что-то дрогнуло. В тот момент девушка, казалось, искренне переживала о его судьбе. Даже отказалась принять подарок, который Матвей выпросил накануне, пользуясь снисходительностью матери. Ее привязанность к нему была тихой, без громких бесполезных истерик и отчаянных проклятий. И на памяти Варвары никто так не смотрел на ее мальчика.
Поддавшись порыву, она сказала, глядя в удивленные зеленые глаза:
Когда Борис и мои сыновья вернутся, после общего пира мы устроим праздник. Приходите и вы с Марфой.
Она не давала никаких обещаний. Не говорила,
что сочла ее хорошей женой своему сыну. И все же уставшее лицо девушки просияло, словно на нее снизошло благословение, а глаза заблестели.
Благодарю от всего сердца, сударыня. Я верю, они обязательно вернутся.
Это все неважно, повторяла себе Фая; совсем неважно, если в конце концов жизнь Матвея будет спасена. Услышав снаружи шум, она порывалась бежать к двери, но всякий раз это была какая-то примитивная, раздражающая ерунда. Дети, ведущие овец на луг, сбежавшие собаки, девушки, направлявшиеся на реку с корзинами стирать нарядную одежду. Если исход битвы будет благоприятным, она пригодится для праздничного пира. Если нет для проведения тризны . Все вели себя как обычно, чтобы не отвлекать внимание богов, помогающих мужчинам на поле битвы. Марфа отправила к реке и Фаю, но та сбежала домой, даже не отжав белье как следует: слушать размышления на тему, подоспела ли к их войску подмога, быстрые ли у кочевников кони и сколько будет длиться битва, для нее было невыносимо. Ей они не приносили никакого облегчения. Зато кровавое пятно с платка почти удалось вывести. Фая повесила его на солнце, чтобы окончательно выбелить, и ненадолго дала волю слезам.
День склонился к закату. Тени вытянулись, рассекая дорогу к воротам так, что она стала чем-то похожа на мост, сложенный из неравных бревен. Фая отогнала мысли о Калиновом мосте, не сводя глаз с дозорных башен. Битва, говорили за ее спиной другие жители, должна была давно закончиться. И если их войско потерпело поражение, то кочевники уже должны были быть здесь, жечь, убивать и грабить. А если нет, то кто знает может быть, победа была одержана, но никого не осталось в живых
Фая стиснула зубы, борясь с желанием закричать. И, возможно, даже отвесить крепкую затрещину, дав новый повод для проклятий. От боли в груди и накопившегося за последние часы напряжения к горлу подступала тошнота. Если они не вернутся до полуночи, их будут встречать на рассвете. А затем люди придут сюда еще раз, моля богов о милости.
Что это? вдруг громко спросил кто-то, и в собравшейся толпе постепенно воцарилась тишина. Похоже на песню.
Фая напрягла слух, и действительно издалека донесся нестройный, совсем слабый, хор мужских голосов. Знакомых ей голосов, празднующих победу.
Перун великий, Перун всемогущий!
Тишина в один миг сменилась торжествующим ревом. Кто-то толкнул Фаю в спину, так что она поперхнулась воздухом, и Марфа прижала ее к себе, обругав соседа. Ворота отворили быстро, но Фае казалось, что прошла целая вечность, прежде чем она, стоя в первом ряду, смогла увидеть первую повозку и услышать, как воины возвещают об одержанной победе. Ей не было дела до захваченных лошадей, которые поселятся в конюшнях воеводы, как и пленных, будущих жертв в благодарность богам за помощь. Ехавший во главе строя Борис Рокотов мог заявить, что сам решил стать кочевником, и она не моргнула бы глазом. Но вот звук драгоценного имени заставил обратиться в слух.
Поединок перед боем был таким долгим, что нечисть начала терять терпение, громко говорил воевода, весь в крови, но торжествующий. Он замедлил шаг лошади, вынуждая всех, кто шел следом, поступить так же. Они-то решили, жребий обрек нашего Матвея на быструю смерть: их воин был огромен, как бык, а меч у него что копье. Легко пронзит насквозь и медведя. А Матвей отказался от кольчуги, чтобы оставаться быстрее, как его научил отец, мой дорогой брат. Его дух был с нами на поле битвы.
В толпе раздавались вздохи и аханья. Фая в отчаянии прижимала кулаки к груди и не сдержала крик, когда наконец-то увидела знакомое лицо. Миновав ворота верхом на захваченной лошади, Матвей смотрел на нее и улыбался. По его испачканному грязью лицу текли слезы облегчения и радости. Ее зрение сузилось, погружая во мрак их окружение и оставляя лишь его фигуру в свете закатного солнца будто божество спустилось на землю и приняло человеческий облик.